"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

теперь очень спокойно. -- И потому что он любит себя, я не меня. Я же
классная баба: и отдавать меня другим он не хочет. Как не хочет отдавать мне
свои бриллианты...
-- Вот видишь, -- осмелел я, -- ты не поэт, а он-таки да! Сравнивает-то
он тебя не с камушками, а с Юдифью из Библии!
-- Тем более! Поэты сравнивают с золотом, с бриллиантами, с цветами...
А он сравнил меня с другой бабой.
Помолчав, Натела добавила совсем уже тихо и другим тоном:
-- А если по правде, мне стыдно, что он сочиняет обо мне стихи. Я же
сука! А он - стихи... Обманываю, получается, его. Хотя он в общем... тоже
ревизор.
-- "Тоже ревизор"? -- не понял я.
-- Шалико, говнядина, ревизором был, -- хмыкнула Натела и кивнула в
сторону портрета.
Я оробел: неужели она доверит мне сейчас свои страшные тайны?
-- А что? -- притворился я, будто ничего узнать не надеюсь. -- Портрет
как портрет. Висит и смотрит в пространство.
Она, однако, смолчала.
-- Такие же глаза, как у старшего сына, рядом, -- добавил я. -- Тоже
смотрит в пространство. Я его, кстати, знал, Давида. Не так, как ты, но
знал. Не помню только - кто там у вас кого любил: он тебя или ты его...
Наверное, не ты: ты в это не веришь. Кстати, он бы, царствие ему,
действительно, стал, как отец, ревизором. Если бы не кокнули...
Петух засуетился, но Натела пригнула ему голову:
-- Давид, сучье семя, ревизором и родился. Любил только то, что можно
считать или трогать. Но тоже ведь, подлец, стихи писал!
-- Давид был зато умницей и красавцем, ну а бескорыстных людей не
бывает, -- хитрил я.
Натела пронзила меня недобрым взглядом, но рассмеялась:
-- Как же не бывает-то? А Юдифь?
-- А что - Юдифь? -- спросил я пристыженно, догадавшись, что она
распознала мою хитрость и опомнилась.
-- Как что? Служила народу бескорыстно!
-- Бескорыстно?! -- воскликнул я. -- Она вдова была и искала себе
мужика, а генерал Олохрен, говорят, имел не одно яйцо, а три. И время на
стихи не гробил.
-- Кто говорит? -- рассмеялась она прямо из живота.
-- Я говорю. За этим она к нему и метнулась: крутить ему яйца во имя
родного Петхаина. Крутила ночь, две, а когда генерал приустал, чик - и
снесла Олохрену кочан. Это ведь тоже радость: свалить в корзинку кочан!
Прибежала с корзинкой в свой Петхаин и потребовала прописки прямо в Библии:
я, мол, послужила родному народу! Но ведь никто ж не подглядывал как
послужила-то! И никто не знает - почему послужила! Человек поступает
благородно только когда другого выхода нету...
-- Классная баба! -- смеялась Натела. -- Но я думаю, что свой-то народ
она как раз любила бескорыстно. Я вот смеюсь над нашими козлами, но живу -
где? - в Петхаине. А могу где угодно! Как ты, - в Москве. Или - драпаешь вот
ещё дальше! Но мне без наших не жить!
-- Во всяком случае - не так привольно, -- обиделся я.
-- Я жалею их, без меня все бы они сидели в жопе! Все!