"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

Я захотел потребовать у неё допустить исключение, но вспомнил, что тоже
пришёл за помощью - и промолчал.
-- Я люблю их, -- повторила она. -- Бескорыстно. А живу привольно и
буду жить так же, потому что бескорыстный труд во имя народа прекрасно
оплачивается! -- и снова громко рассмеялась.
Я попросил Нателу опустить петуха на пол и объявил:
-- Я принёс тебе пять тысяч, а дело у меня к тебе как раз народное...





21. Засушенные гуси висели в облаке мёртвым косяком


Набрав в лёгкие воздух и устремив взгляд в дальнюю точку за окном, я,
как и положено, когда речь идёт о народном деле, начал издалека.
Торжественно сообщил хозяйке, что, дескать, евреи - народ Библии, и
охраняя её, они охраняют себя, ибо, будучи их творением, Библия сама их и
сотворила. Сообщил ещё, что Библия - портативная родина, патент на величие.
И что приобщение любого народа к человечеству датируется моментом, когда он
перевёл Библию на родной язык. И наконец что, по традиции, если еврей уронит
на пол золотой кирпич и Библию, он обязан поднять сперва Библию.
Натела прервала меня когда воздуха в моих лёгких было ещё много. В
обмен она предложила мне более свежую информацию: этими же откровениями о
Библии и чуть ли не в той же последовательности делился с нею недавно - кто?
Доктор Даварашвили!
Восседал, оказывается, на этом же стуле и, называя Библию Ветхим
Заветом, очень её нахваливал. Изрекал те же слова: "творение", "приобщение",
"величие"! Критиковал, правда, главу о Иове, в которой Бог, дескать, не
совсем хорошо разобрался в характере главного персонажа. Пожурил и
Соломонову Песнь о любви за нереалистичность чувств и гиперболичность
сравнений. В целом, нашёл Ветхий Завет более правдоподобным, чем Новый.
Новый намекает, мол, на то, будто Сын Божий явился на свет в результате
искусственного осеменения. Гипотеза маловероятная, учитывая уровень
медицинской технологии в дохристианскую эпоху.
Потом доктор отметил, что, подобно тому, как Библия есть хроника
кризисов в жизни общества и отдельных людей, сама история обращения с нею
отражает то же самое. И приступил к рассказу о Бретской рукописи.
С одной стороны, он высвечивал в этом рассказе кризисные моменты в
жизни еврейского народа после его изгнания из Испании - в Оттоманской
империи эпохи султана Селима и в Грузии до-и-пореволюционной поры. С другой
же стороны, - драматические эпизоды из биографии частных лиц: от Иуды Гедали
из города Салоники до директора Еврейского музея Абона Цицишвили. Который,
оказывается, проживал в том же доме, где родился и вырос он сам, доктор.
В этом рассказе мне было знакомо всё за исключением финального эпизода,
который заставил меня вздрогнуть точно так же, как пришлось мне вздрогнуть в
дверях при виде Нателы. Доктор объявил ей, что после скандальной речи в
Музее по случаю 15-летнего юбилея Абон попросил уберечь библию от гибели и
спрятать её в синагоге именно его, доктора.