"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора Так он, мол, и поступил: пробрался ночью в синагогу и - по наказу
директора - запер книгу в стенном шкафу, откуда ашкеназы отнесли её в ГеБе. С тех пор, признался он, его терзает совесть: из страха перед крысой по имени Жанна он положил книгу в другой шкаф. Всё это доктор рассказал Нателе с тем, чтобы с её помощью, которую он оценил в пять тысяч, вызволить Ветхий Завет из-под владения генерала Абасова и вернуть его ему, доктору. То есть - всему еврейскому народу. Истинному владельцу старинной рукописи. Что - в преддверии отъезда доктора на историческую родину, в Соединённые Штаты - предоставило бы его изнеженной совести заслуженный покой. Какое-то время я не смог издать и звука. Наконец спросил Нателу: -- И что ты ему сказала? -- Спросила - существует ли совесть? А как же, ответил, иначе-то?! Вправо от сердца. В специальной ложбинке. Где таится душа. -- Душа, сказал, тоже существует?! -- Назвал даже вес: одиннадцать унций. Я поднялся со стула и направился к выходу: -- Мне уже говорить нечего. Всё очень плохо. И очень смешно. Натела пригнулась, подняла на грудь толкавшегося в ногах петуха и, повернувшись ко мне спиной, уставилась в пространство за окном. В оконной раме по-прежнему стояло заграничное облако, и засушенные гуси висели в облаке мёртвым косяком. -- Я всё знаю. Мне уже всё сказали, -- проговорила она, не оборачиваясь: -- А доктор, конечно, - гондон! Натела не оборачивалась: -- Что книгу положил в шкаф ты. И что дал её тебе твой отец. И что рано или поздно ты ко мне за нею придёшь. И что у тебя, может, и есть совесть, но у доктора её никогда не было. И что книгу он хочет просто вывезти и продать... Сэрж это сказал. Генерал Абасов. Я притворился, будто мне всё понятно: -- С чем же ты отпустила доктора? -- Обещала поговорить с Абасовым, но не буду. -- Да? -- вздохнул я и вынул пачку сторублёвок. -- Не надо! Приходи завтра к Сэржу. Пропуск закажу с утра... Я обрадовался, поцеловал ей руку и поспешил за ту самую дверь, на пороге которой впервые и узнал в Нателе Исабелу-Руфь. Сейчас уже, однако, петхаинская иудейка казалась мне более волнующей, чем испанская. Хотя бы благодаря тому, что стояла предо мной: -- Вопрос: можно ли влюбиться в меня с первого взгляда? -- Можно, -- кивнул я. -- но давай увидимся и завтра! 22. Всё в наших руках за исключением того, что не в наших |
|
|