"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

Савич спросила, например: Что бы вы могли сказать об Америке?
И Натела ответила: Всё, что угодно! Америка - единственная страна, о
которой можно говорить всякое, хорошее и дурное, и всё будет правдой. Потому
что только Америка ничем не отличается от остального мира.
Никто из эмигрантов не рискнул бы врезать такое новой отчизне.
Девяносто один процент населения которой, по статистике, объявленной в той
же телепрограмме, лжёт ежедневно и, стало быть, желает слышать о себе именно
ложь. Натела рискнула, и, следовательно, либо ей не с кем было общаться,
либо ей всё уже было нипочём.
Эта передача состоялась в воскресный вечер. "Протоптать тропинку в
роскошный особняк" я наметил себе в ближайший срок - во вторник. Понедельник
приберёг для преодоления гордыни.
Пришлось, однако, в этот день общаться с гостями из ФБР.





35. Я знаю ничего!


Одного из них, Кливленда Овербая, я знал давно, с начальных недель
"обретения свободы". Приходил он тогда тоже не один и задавал каверзные
вопросы, а спутник записывал мои ответы.
Они пытались выяснить - почему же всё-таки я покинул родину, ежели всё
у меня было там именно так, как показано в анкетах. Я ответил как положено:
Девальвация духа! Почему же тогда приехали в Америку? - удивился Кливленд. А
потому, ответил я, что это - единственное место, где можно освободиться от
родины и других дурных привычек. Сентиментальности и курения.
Кливленд Овербай мне нравился, поскольку быструю речь я тогда понимал
нелегко, а он задавал вопросы медленно.
На третий день я сделал обобщающее заявление: Я не шпион и прибыл в
Штаты не по заданию ГеБе, а по собственному почину. Услышав слово "ГеБе",
писец, не-Кливленд, расплылся в блаженной улыбке: А были ли контакты с этим,
как же это выразились - с ГеБе?
Конечно, были, удивился я.
На следующее утро помимо Кливленда объявились уже два не-Кливленда.
Допрашивали долго, хотя напоминали, что избранный ими жанр называется
"беседой за чаем". Которым жена поила нас щедро.
Вторая чашка оказалась чересчур горячей, и новый не-Кливленд осторожно
опустил её на стол, подул на неё и задал мне вопрос, ради которого пришёл: А
дали ли мне в ГеБе поручение?
Я задумался и решил сознаться, ибо. Я знал, что враждующие разведки
щеголяют широким диапазоном принципов, то есть безнравственностью, - и
поэтому протокол моего диалога с Абасовым вполне мог прибыть в Штаты до меня
самого. Кроме протокола от Абасова я подумал ещё о Евангелии от Матфея:
"Нету ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не стало бы
явным".
Посмотрев агентам в глаза, я объявил, что начальник контрразведки
поручил мне жить тут как я и живу. Среди родного народа. В осмысленной о нём