"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

Пришёл и сразу же заявил, что разговор предстоит серьёзней, чем бывало.
Иначе бы он не приехал в Нью-Йорк лично. Просил отвечать без художеств, то
есть - как гражданин. Не как поэт или мыслитель. Тем более что, добавил он,
Нателой заинтересовались "важные люди в системе". Так и выразился: "в
системе". Словно хотел внушить мне, что вне её, вне системы, нынче
существовать неприлично и что временам одиночек нет возврата нигде.
"Важных людей в системе" интересовали вопросы, на которые я ответов не
имел.
Знала ли Натела кого-нибудь из американцев до эмиграции?
Могли ли петхаинцы до её приезда осуществлять связь между нею и
Мистером Пэнном из Торговой Палаты Квинса? А также сенатором Холперном, то
есть Гальпериным, приславшим ей, оказывается, цветы на адрес синагоги?
Возможно ли, что Бретская библия существует в двух экземплярах, и если
да, то каким образом один из них мог оказаться в Израиле?
Правда ли, что, подобно своей матери, Натела принадлежит к тайной
кавказской секте, которая чтит камень в качестве символа неизменяемости и
телесности мира, а также верит, будто человеческий дух возникает из
раскрошенного в пыль камня?
И правда ли ещё, что помимо наследственного камушка на шее Натела
привезла из Петхаина груду старых окатышей - как делали то в древности
уходящие в кочевье племенные вожди, которые боялись исчезновения своего
народа?
Можно ли допустить, будто отец Элигуловой покончил самоубийством не
из-за любви к супруге, а в результате приступа чёрной меланхолии? И можно ли
поэтому предположить, что Натела уйдёт из жизни в качестве жертвы такого же
приступа?
И наконец: если вдруг объявить, что она ушла из жизни именно по этой
причине, - станет ли в этом кто-нибудь сомневаться?
Эти вопросы возбудили меня и породили много подозрений. Ответов,
однако, я не имел. Так и сказал Кливленду, без художеств. Но он не
огорчился. Смысл его визита заключался, видимо, не в том, чтобы услышать мои
ответы на его вопросы, но в том, чтобы подсказать мне свои ответы. На те из
моих вопросов, которым суждено было скоро возникнуть. Эту догадку мне
подсказал тот единственный из его вопросов, на который я всё-таки сумел
ответить. И который Кливленд задал мне с видом человека, давно уже этим
ответом располагающего.
Прежде, чем задать его, он протянул мне большую фотографию, в левом
углу которой стояла дата трёхдневной давности. Это был, видимо, кадр из
видеоплёнки.
На фоне центральной нью-йоркской библиотеки импозантный мужчина жевал
со страдальческой улыбкой проткнутую сосиской булочку. Поначалу мне
показалось, что мужчина сочувствует булочке, но, присмотревшись, я пришёл к
выводу, что страдание в его взгляде порождено более предметным переживанием:
либо приступом гастрита, либо мыслью о неотвязном венерическом недуге.
-- Абасов? -- сказал Кливленд и сам же кивнул головой.
Готовность, с которой я опознал генерала, ввела Кливленда в
заблуждение. Он вдруг предложил мне завтра же наведаться в роскошный особняк
и выкрасть у Нателы дневник.
-- Выкрасть дневник? -- не поверил я.
-- Или увести хозяйку из дому, -- ответил не-Кливленд. -- В этом случае