"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора Заря Востока промолчала, а попугай крякнул по-английски:
-- Апартеиду нет! Я велел ему заткнуться, но он грязно выругался. -- Почему молчишь? -- спросил я Зарю Востока. -- Сказали же тебе: его нету, -- огрызнулась она. -- В бильярдной? -- В Квинсе, как ты ему и советовал! На кладбище. Там ведь у вас подох кто-то! А твой Тариел звонит и - плевать, грит, на банкет, тут у нас похороны затягиваются, -- хмыкнула она. -- Как именно он сказал? -- оживился я. -- Так и сказал - "затягиваются"! -- осклабилась Заря Востока. -- Ямку что ли недоковыряли?! Ты-то ведь отхоронился уже, кутить нагрянул! А он застрял в этом гавёном Квинсе! Уже второй раз за десять дней! Завёл, наверно, поблядушку из землячек! -- Успокойся! -- сказал я. -- Похороны да, затянулись. -- А то ты очень того хочешь, чтобы я успокоилась! -- пронзила она меня злобным взглядом. -- Конечно, хочу! -- заверил я. -- Мне надо у тебя получить десятку, раз уж Тариела нету. Заря Востока вскинула глаза на попугая и прищёлкнула пальцами. Попугай тоже обрадовался: -- Ты - жопа! Мне было не до скандала. Обратился я поэтому не к нему: -- Что это ты, Заря Востока? -- А что слышал! -- раскричалась она. -- Сперва советуешь бросить меня -- Это не так всё просто, -- побледнел я. -- Объяснить? -- Я занята! -- и снова щёлкнула пальцами. Я показал попугаю кулак - и он сомкнул клюв. Зато весь проголодавшийся третий мир сверлил меня убийственными взглядами и был полон решимости бороться уже то ли за сверх-эмансипацию женщин в американском обществе, то ли за новые привилегии для индейцев в том же обществе. Кивнув на попугая, я дал им понять, что грозил кулаком не женщине, а птице. Причём, за дело: за недипломатичность речи. Понимания не добился: смотрели они на меня по-прежнему враждебно. "Неужели хотят защищать уже и фауну?" -- подумал я, но решил, что это было бы явным лицемерием, поскольку, судя по внешности, некоторые делегаты не перестали пока есть человечину. Догадавшись, однако, что десятки мне здесь не добиться, я одолжил у попугая слово "жопа" и адресовал его третьему миру. Шагнул я, между тем, не к выходу, а вглубь зала. К столику с телефоном: налаживать связь с цивилизацией. Возле столика паслись несколько семинолок. Пахли одинаковыми резкими духами и одинаково виновато улыбались. Даже рты были раскрашены одинаковой, бордовой, помадой и напоминали куриные гузки. Оттеснив их, я поднял трубку. Звонить, как и прежде, было некуда. Я набрал бессмысленно собственный номер. Никто не отвечал. Не отнимая трубки от уха, я стал разглядывать затопленный светом зал. На помосте, перед микрофоном, с гитарой на коленях сидел в соломенном кресле седовласый Чайковский. Композитор из Саратова. Которого Тариел держал за старомодность манер. Чайковский был облачён в белый фрак, смотрел на гитару и подпевал ей по-русски с деланным кавказским акцентом: |
|
|