"Нодар Джин. Повесть о любви и суете" - читать интересную книгу автора

Причём, только главные и нормальные.
И всё-таки недавно в английском городе Брайтон я впервые в жизни
наткнулся на слово sedilia - и, к своему удивлению, рассвирепел. Незнакомое
мне, но и никчемное, оно стояло в поэме местного стихотворца. А поэма - в
областной газете "Рассвет".





2. Жизнь занимает почти всё наше время


Случилось это в гостинице. Как раз незадолго до рассвета.
Вместо океана перед моим окном лежало болото, в котором отражалась
луна. Вода вокруг неё была покрыта зелёной пылью, а на лунном блюдце,
спасаясь от сырости, дрыхла жёлтая лягушка.
Я видел её уже в третий раз.
Третью ночь подряд - перед тем, как отправиться на съезд консерваторов
за репортажем для Лондона - я пытался дописать финальную сцену кровообильной
повести. Капризному поляку Стиву Грабовскому из Нью-Йорка предстояло наконец
погибнуть, потому что - из личных соображений - он зарезал троих невинных
соседей.
Все трое были отвратительны, но к его беде отношения не имели, а
убийству не противились.
Наоборот - ждали убийства с любопытством.
Сцена с убиением самого Грабовского не получалась сперва из-за того,
что я не знал куда деть его белого шпица. Когда же наконец я согласился
приютить собаку, хотя у меня уже была такая, - поляк отказался умирать на
том основании, что сам хочет дописать повесть.
Не мою, а свою. Он тоже что-то писал - и тоже, кстати, про убийство.
Как бы я его ни прикончил, он возвращался в жизнь со словами, будто
умирая увидел истину, но никакой правды в ней не разглядел. А поскольку,
дескать, её нету, она - враг. С этой фразой он выкарабкался даже из
строительной ямы, в которой - ещё до прибытия в курортный Брайтон - я залил
его бетоном.
Оставлять его в живых представлялось мне недопустимым. И не потому,
будто зло должно быть наказано. Это как раз происходит редко. Дело в том,
что он был так же гнусен, как и умерщвлённые им соседи: искоренять зло
можно, мол, лишь посредством зла, а потому оно неискоренимо.
В третью ночь я уже начал опасаться, что повесть не допишу. Шагнув к
окну, увидел лягушку, обозвал её "блядью" и пригрозил сексуальной расправой.
Сочтя угрозу нереальной, она не шелохнулась, а от плевка защитилась моим же
стеклом.
На кровать я вернулся с кислой догадкой, что вместо Грабовского снова
придётся убивать дорассветное время. Газету, впрочем, раскрыл с
осторожностью купальщика, который - не решаясь вступить в воду - пробует её
ступнёй.
Я оказался прав: индусы снова взорвали атомную бомбу; бывший
манчестерский судья, завершавший приговоры возгласом "Пиздец!", потребовал