"Нодар Джин. История моего самоубийства" - читать интересную книгу автора

достатка, который позволил бы содержать в себе всех составлявших меня людей.
Не умнее объяснил брат, - будто я покончил с собой в результате безработицы:
когда не работаешь, приходится думать, а при этом в голову прокрадываются
мысли, - иногда даже философские, такие, которые уничтожают отличие главного
от неглавного; человек паникует и из страха перед существованием решается на
поступки.
Тоже неправда! Да, если мудрость заключается в пренебрежении неглавным,
я прожил глупую жизнь. Но эта тяга к несущественному, которому, в отличие от
существенного, нет конца, - она и внушила мне страсть не к смерти, а,
наоборот, к неумиранию. Чаще всего я мечтал как раз о неумирании, хотя так
же часто не знал куда деваться от скуки. Впрочем, к бессмертию стремился я
не несмотря на скуку, а именно благодаря ей: люди живут как раз из скуки; а
что еще делать при скуке, как не жить! Кроме того - за долгие годы, изо дня
в день, к жизни привыкаешь, как к курению, и никакая вольная мысль не
способна толкнуть под дуло. Мыслить и существовать - разные вещи, и отвадить
от жизни способна только сама жизнь...


2. Душа, которую Ты вернул мне, чиста


Все началось с беззвучного сна: в ночных облаках парила сова и,
отбившись от мира, искала пристанище. Морская гладь сверкала под луной, как
надгробная плита, а потом море перешло в луг, тоже гладкий, но зеленый, как
бильярдный стол, - и в траве ковырялись мордами белые застенчивые быки.
Птица полетела дальше и, приметив воткнутую в землю жердь со скворечником,
спустилась к нему, но дыра в коробке оказалась узкой. Испугавшись тесноты,
сова взмахнула уставшими крыльями и повернула к морю. В небе назревал
рассвет, а пристать было некуда.
Этот сон приснился мне в самолете до того, пока он взлетел в
нью-йоркском порту. Усевшись в кресло раньше других, я сразу отвернулся к
окну, потому что пассажиры - глупейшая часть человечества: в воздухе все
свои мысли выбалтывают даже мудрецы, и от этого любой самолет есть "корабль
дураков"... Начинало светать. Сперва, как в проявителе, обозначились другие
Боинги. Потом, когда света стало больше, определились очертания отдаленных
строений. Потом под окном шевельнулась и замерла валявшаяся на земле коробка
Мальборо. Через минуту она снова засуетилась: ветер сдвинул ее с места и
погнал по бетонной ленте. Стало совсем светло, и когда из темноты проступило
все, что проступает в свете, в голове спокойно же проступила мысль, что мир
вокруг нас полон вещей, которые не открываются даже в ярком освещении.
Подошла стюардесса и потребовала убрать под сиденье мою сумку с
соседнего кресла. Если бы не она, меня бы опять затянуло в омут скорбных
размышлений, которые иногда мне удавалось завершать смутной мыслью, что
пусть скорбь настойчивее, чем радость, основывать жизнь следует на
мимолетных праздниках... Стюардесса была создана таким образом, чтобы
догадка об иллюзорности зримого показалась глупой. Судя по выражению лица,
она не просто была довольна существованием, но и гордилась им, как чем-то
посторонним. С возбудительно уверенной улыбкой на этом лице она - пока я
возился с сумкой - стояла надо мной, согнувшись вперед и оттянув руки назад.
Под розовой блузкой задыхались безжалостно стянутые лифчиком груди, которые,