"Нодар Джин. Я есть кто Я есть" - читать интересную книгу автора

Десница пусть забудется моя;
И пусть отсохнет тот язык, что скажет:
У рек чужих забыт Иерусалим.

ПОСЛЕБИБЛЕЙСКИЙ ПЕРИОД

ВВЕДЕНИЕ

В период между завершением Библии и созданием Талмуда всю энергию
своего духа Израиль, зажатый в кольце враждебно настроенного к нему мира,
направил на укрепление своей культуры. Уже тогда в его духе четко
определились черты, которые так драматично отличают его даже в нынешнем
неодномерном мире. Прежде всего - это верность цивилизации единобожия и
четко разработанных этических норм. Хотя цивилизация эта, тотчас же выказав
свой универсальный характер, стала постепенно завоевывать мир, евреи
воспринимали ее как символ преданности делу отцов; тем более, что с
ослаблением политической мощи еврейского общества это наследие предков
вызывало к себе углубляющуюся неприязнь языческого окружения. Подобную
ситуацию и имел в виду Л. Толстой, когда, возмущаясь враждебным отношением к
евреям, называл их поборниками свободы духа:
"Невежество осуждалось ими в древней Палестине с большею силой, чем оно
осуждается сегодня в цивилизованной Европе". Презрение к невежеству и
обусловило другую черту еврейского духа - страсть к модификации наследия под
влиянием нарождающихся цивилизаций. Вот почему еврейский дух послебиблейской
эпохи увековечивает себя в следующих формах религиозно-философской
публицистики:
а). апокрифы - книги, созданные по образу и подобию библейских, но не
вошедшие в канонический свод Священного Писания;
б). документы раввинического творчества, адресованного еврейству и
направленного на углубление его национального сознания;
в) светская литература, т. е. литература, созданная в соответствии с
греко-римской традицией и обращенная не только к евреям, хотя и развивающая
именно еврейские принципы мировосприятия.

"СКРЫТЫЕ ПУТИ" ЕВРЕЙСКОГО ДУХА

Пожалуй, именно в апокрифах (греч.: "скрытый путь") и проявилась
впервые временами обостряющаяся склонность еврейского духа к мистическому
восприятию жизни, точнее, к такому ее восприятию, которое исходит из идеи о
строгой ограниченности пределов человеческого познания и возможностей разума
как средства ориентации в мире. Несмотря на и поныне живущую традицию
недоверия к мистицизму, он зиждется на неопровержимой догадке, что по ту
сторону людского разума лежит неизмеримый мир истин, доступных нашему
созерцанию лишь частично и лишь в условиях того специфического состояния,
когда человек переживает себя и окружающий его космос как единое и
нерасчленимое целое. Подобное - нелогическое - отношение к миру, подводящее
порой к гениальным прозрениям, оказывается особенно популярным в эпохи
смутных социальных процессов, чреватых непредсказуемым исходом и потому
внушающим человеку неуверенность и страх. Что же касается
историко-политических закономерностей, и, в частности, закономерностей