"Марк Гиршин. Дневник простака: Случай в гостинице на 44-й улице " - читать интересную книгу автора

подошел к ограде, то увидел тех же старушек и остатки еды на их блюдах.
Старушки курили и, видимо, никуда не собирались уходить, хотя за их стульями
и в проходах многие ждали, когда освободится место. Наконец к ним подошел
официант и убрал посуду. Только после этого они поднялись и ушли. Я тоже
пошел домой и по дороге увидел, как одна из старушек подозвала такси и
уехала. Тут начался дождь. Я укрылся у витрины, над которой был навес. Там
прятались от дождя еще несколько человек, а на выступе витрины нищий
разложил свои пакеты с едой и ел, не обращая на нас никакого внимания. А как
поступил бы этот нищий, если бы кто-нибудь принялся кричать на него, как
сатирик на меня в приемной? Скорее всего, швырнул бы в него бутылку в
пакетике, из которой тянул какое-то питье. Очень возможно, еще запустил бы
вдогонку свою грязную торбу, которую он носил на шлее через плечо, как
противогаз. И правильно бы сделал.
Неожиданно я услышал за собой русскую речь и увидел мужчину в
безрукавке и женщину. Я сразу понял, что это эмигранты, а не туристы из
Союза, какие-то эмигранты всегда растерянные. Наверное, я тоже. Мужчина
попросил у меня спички и сказал, что встречал меня в гостинице, давно я в
Америке? Они сказали, что они тоже недавно. Тут же позвали меня к себе,
женщина налила вино, а мужчина поставил кассету Высоцкого. Было очень жарко,
и кондишен так шумел, что приходилось повышать голос. Женщина же просто
кричала, и он тоже. И я заметил, что когда она вступает в разговор, он тут
же замолкает, а когда я, то нет. Но меня это ничуть не обижало, они были
культурные люди, и мне было с ними интересно. А с Ритой мне не о чем
разговаривать, она недостаточно образована. А других я не знал. Правда, я
пытался подружиться с парнем в кепочке, с которым познакомился в ОМО, но,
когда я позвонил ему, мне ответили по-английски. Тогда я вспомнил, что этот
парень замялся, услышав мою просьбу дать телефон. Очевидно, он мне записал
первые пришедшие в голову цифры. Конечно, было неприятно, что он мною
пренебрег, но я подумал, это к лучшему, раз он такой, мы бы все равно с ним
не подружились. Поэтому не удивительно, что мне не хотелось уходить от новых
знакомых.
Мужчина был весел, рассказывал анекдоты, пел частушки. Он сказал, чтоб
я называл его просто по имени, Вова. Мне было неудобно, он такой упитанный,
с животом, грузный. И заметна седина. Бросьте вы эти их предрассудки, он
стал убеждать, по отчеству. Они нарочно так называют, чтоб видно было, кто
еврей. Привыкайте к свободе!
А ее звали Люся. Она была намного моложе его. На шее крестик. Но видно,
что еврейка. Худая. Я подумал, может быть, дочь. Но потом понял, нет, жена.
Когда я уходил, она спросила, москвич ли я. Когда я назвал, из какого я
областного центра, видно было, что они разочаровались. Но Люся тут же
сказала, ничего, все равно можете приходить к нам запросто.
А утром она даже сама позвонила, чтоб я поднялся к ним. Вова скоро
вернется, он за сигаретами и всякими вещами побежал, попьем чай и подумаем,
как провести день, приходите. Я пришел в их номер и извинился, что не могу
остаться, я должен сегодня принести свои рассказы американскому критику.
Вова еще не вернулся. На столе стояли вчерашние бутылки и грязная посуда.
Люся сказала, здесь нужна сенсация, иначе трудно кого-нибудь заинтересовать.
Вдруг она переменила тон, а вы там печатались? Несмотря на то, что в комнате
беспорядок, даже постель не убрана, Люся была одета нарядно, длинное платье,
серьги, браслеты. Стала расспрашивать меня, как я с критиком познакомился,