"Марк Гиршин. Дневник простака: Случай в гостинице на 44-й улице " - читать интересную книгу автора

а они с Леней купили вечерние.
В их газете была моя фамилия и что я сказал полицейскому о черном, как
он одет. И что Люся сказала обо мне, у меня была ссора с Вовой накануне. Мы
условились, как только придут фото, я позвоню Лене, будто я его товарищ.
Тогда она заберет. Конечно, Нола понимала, если полиция захочет, она все
равно узнает, но я ее уверил, если они спросят, что за фото, я ни за что не
скажу, пусть хоть меня режут, у нее немного исправилось настроение, Я
предложил, чтоб они высадили меня из машины подальше от гостиницы,
где-нибудь у парка, чтобы нас вместе не увидели, раз она боится, но Нола
храбро ответила: "Ой, какие глупости! С какой стати ты будешь возвращаться в
такую даль?" И выпустила меня на улицу. Даже помахала рукой вслед.

Следующий день

Опять ложусь поздно, гулял у небоскребов, а весь день провел с ними.
Они пришли утром, сначала позвонили по телефону, я кушал в то время. Тут же
помыл кастрюлю, и они появились. Старичок показал мне варант, разрешение
прокурора на расследование. Но все равно, если я не желаю отвечать на
вопросы, то имею право. А если бы я был настоящий преступник и отказался бы
отвечать на вопросы, я спросил, что тогда? Он ответил, что сначала никто не
считает себя виновным, пока ему не покажут, что он сотворил. Потому отвечу я
или нет, не так уж важно. Просто в таких случаях выгоднее говорить правду,
это учитывает судья.
Они опять сели на кровать, хотя полицейский пожаловался, жаль, нет
спинки, устаешь сидеть. Старичок предложил попросить кого-нибудь принести
стулья, но на стулья в комнате не хватило бы места, и старичок извинился
передо мной, наверное потому, что у меня такой маленький номер. Детектив
вынул из папки фотокопию моих замечаний к вовиной лекции и спросил, я ли это
писал и кому давал. Я ответил, что оставил одному профессору, а профессор
снял копию и отдал Вове. Они спросили, откуда я знаю об этом. Я ответил,
Вова мне сам сказал по телефону. Они недоуменно посмотрели друг на друга,
полицейский заглянул в папку и одобрительно кивнул мне, убедился, слава
Богу! Старичок был настроен не так доброжелательно, как накануне, я сужу по
его тону, он все допытывался, зачем я написал, что не согласен с Вовами. А
почему я должен был молчать, если они говорили неправду, я спрашивал. Но он
стоял на своем: но почему вам на следующий же день нужно было явиться в
колледж с такими дискредитирующими утверждениями? Вы могли прочитать
собственную лекцию и изложить свои взгляды. Наконец, кто вам мешал об этом
же написать статью в газету или журнал, если она интересна, ее бы
напечатали. До сих пор не могу его понять, не все ли равно, лекция или эта
шпаргалка, которую я набросал на диване в колледже. И кто мне даст читать
лекцию? Я даже не знаю, с какого конца к ней подступиться, никогда не
пробовал. Но я сказал лишь, что все для меня невозможно, я не знал языка. Но
и к этому старичок отнесся с недоверием, как мол, так, у нас в Ковенской
гимназии, кроме английского, приходилось зубрить еще и мертвые языки, латынь
и греческий, а я до сих пор отлично помню английский, вы, кажется, не будете
этого отрицать. Ведь вы уже полвека живете в стране английского языка, я
возмутился.
Он подумал и сказал с гордостью: пятьдесят восемь лет я здесь живу,
пошел пятьдесят девятый. Но зато вы можете учить по телевизору, а мы в