"Анатолий Гладилин. Тень всадника" - читать интересную книгу автора

человек, не верящий в чудеса.
И утром, когда он поднялся на трибуну, он уже твердо знал, что все
погибло, что революция кончилась и что единственное, чего он добьется, -
докажет свою правоту Робеспьеру. Слабое утешение! Кому нужна эта правота? И
когда почти тут же Сен-Жюста прервал Тальен, а потом Билло-Варенн и на
протяжении нескольких часов заговорщики сменяли друг друга - надрываясь в
истерике кричали Барер, потом Вадье, потом опять Тальен, Лежандр и Колло
д'Эрбуа, когда непрерывно звонил колокольчик председателя, заглушая речи
немногих верных патриотов; когда изменники выстроились у трибуны и не давали
слова Робеспьеру, пока Максимильен не сорвал голос и не задохнулся; когда в
конце концов незаметный, как мышь, депутат Луше предложил арестовать
Робеспьера, Сен-Жюста и Ку-тона, а со всех сторон неслись вопли "Долой
тирана!", Сен-Жюст смотрел на этих людей, которых он считал трусами,
демагогами, подхалимами, ничтожествами, на этих медуз, выживших только
благодаря собственной бездарности, и думал, что именно эта грязь захлестнет
страну, - во время страшных часов агонии революции Сен-Жюст неподвижно стоял на
трибуне, скрестив руки на груди и не произнося ни слова".
* * *
Если самолет летит не очень высоко, скажем, из Солт-Лейк-Сити, то хорошо
виден этот дикий и пустынный край Америки. Черные скалистые горы с вершинами,
подбеленными снегом, быстро сменяются желтым плато, над которым самолет и
застревает. Ровно, чуть вибрируя, гудят работяги моторы, а внизу - одно и то
же. Наконец выплывает серая полоска шоссе, тянущаяся от горизонта к горизонту,
и две-три крошечные машины приветствуют солнечным зайчиком от своих стекол.
Потом появляется абсолютно плоский, как на топографической карте, городок, с
двумя голубыми квадратиками бассейнов, темно-зеленым пятном на окраине (парк?
кладбище?). Задаешь себе вопрос: как тут люди живут, под безжалостным невадским
солнцем, а, главное, что они тут делают? И опять желтая пустыня с красноватыми
скалами - пространство, поглотившее время. Вырастает горный хребет - словно
раскаленная адская сковородка, на которой поджаривают грешников, загибается - а
за ним вдруг яркая густая зелень и пестрые гирлянды объемных домиков,
спускающихся в долины. Самолет идет на посадку. Под крылом - обетованная земля
Южной Калифорнии, а точнее, гигантский урбанистический спрут, названный
когда-то религиозными испанцами (когда спрут был еще совсем маленьким и никто
не подозревал о его аппетите) Городом Ангелов. Город Ангелов - это мозаика
унылых индустриальных комплексов и нарядных дачных долин, сияющих небоскребов
Даун-тауна и казарменных двухэтажных построек негритянских районов,
незатейливости шахматной доски кварталов в центре и головокружительных зигзагов
улиц по каньонам. Город Ангелов крепко перепоясан широкими фривеями, по которым
день и ночь несутся машины - куда? зачем? - похоже, они просто не сходят с
круга и водители держат левой рукой руль, а правой - мобильный телефон, и ездят
так сутки, месяцы, годы и говорят, говорят - с кем и о чем? (Может, теперь они
не говорят по телефону, а смотрят на экран компьютера и стучат по клавишам - не
знаю, давно не был в Лос-Анджелесе.) В Городе Ангелов в три часа ночи можно
купить в супермаркете виски, сосиски, свинину, кошерную курицу, туалетную
бумагу и цветы для дамы; в спецзале Федерального Экспресса сделать фотокопии
свидетельства вашего рождения (или вашей смерти) и послать их по факсу в
страховую компанию или Господу Богу. В диаметре пятидесяти миль прожорливый
спрут не оставил ни пяди ничейной земли, даже на крутых скальных каньонах
приклеены модерновые виллы (бред доморощенных Корбюзье), но в Городе Ангелов