"Анатолий Гладилин. Тень всадника" - читать интересную книгу автора

купил ей красное бархатное платье, достойное герцогини, с брабантскими
кружевами, и сиреневую шелковую накидку, и червонного золота кольцо с
изумрудом, под цвет глаз, а себе по ее настоянию приобрел щегольские черные
сапоги - "мой полковник не должен ходить как оборванец!". Но в полку давно не
получали жалованья, деньги он брал взаймы у интенданта, их надо было
возвращать, и когда интендант предложил - он согласился... Ладно, что теперь
плакаться, глупая афера, которую командиры попытались замазать, устроив пирушку
для солдат. А потом приехал этот, из Комитета, комиссар Конвента, чье имя
офицеры в армии произносили шепотом. На следствии Шарль Мервиль, покрывая
других, взял вину на себя - батальонные начальники благодарно жали руку и
твердили, что не допустят дело до суда, - лишь она, семнадцатилетняя девочка,
все сразу поняла и рыдала в его объятиях, причитая: "...Я знала, они дерьмо,
твои товарищи, ты один поступил как порядочный человек". И они успели провести
вместе последнюю, волшебную ночь, и, вспоминая ее, лейтенант попеременно
бледнел и краснел от страсти и желания - о, если бы еще такое могло
повториться! Но над ним висел смертный приговор, и у Жанны Мари, конечно, это
повторится, ну, не с третьим, так с десятым, раз женщина научилась так любить -
не забудет, повторит, с пятым, с десятым, непременно! Вот эта картина, которую
он рисовал со всеми подробностями в своем больном воображении - Жанна Мари в
постели с пятым или десятым, - была для Шарля Мервиля самой страшной мукой. От
сознания полной обреченности, бессилия что-либо изменить кружилась голова,
однако к утру он нашел ход, который мог бы повернуть ситуацию; унизительный,
отчаянный шаг - ради Жанны Мари, ради любви к ней лейтенант все сделает!
Неожиданное присутствие комиссара Конвента, чей серый дорожный сюртук
резко выделялся среди синих мундиров, не смутило Шарля Мервиля, наоборот,
похоже, благоприятствовало его плану: командир батальона капитан Данлоп не
решился бы отменить приговор Трибунала, а этот, из Комитета, правил судьбами
тысяч людей. Исподволь наблюдал лейтенант, как комиссар сугубо штатским жестом
отбрасывал ладонью прядь длинных волос, упрямо спадавшую на его лоб. И ведь не
какой-нибудь старый чурбан, замшелый догматик, нет, примерно одного возраста с
лейтенантом, значит, ничто человеческое ему не чуждо.
И когда луч солнца прорезал низкие облака, а солдаты еще не подняли ружья,
Шарль Мервиль сказал себе: "...Вот он, момент, иначе будет поздно", - и выбежал
на дорогу, опустился на колени перед ротой, проскользив по инерции по мокрой
глине, и начал заготовленную речь:
- Ребята! Я ваш лейтенант. Мы были друзьями, мы вместе прошли нелегкий
путь от Вальми до Бомона, мы стольких потеряли в боях. Да, я виноват, вы можете
меня казнить, но я клянусь: когда мы возьмем Шарлеруа, я позабочусь, чтоб у вас
у каждого было по три пары сапог!
Он видел лица своих солдат. Они явно не хотели в него стрелять. Все было
рассчитано правильно. Если бы он говорил стоя, это показалось бы бунтом,
вызовом военному уставу, но на коленях перед строем... Повинную голову меч не
сечет.
Тут чья-то тень закрыла ему солнце, и он услышал резкий, высокий голос:
- Встаньте, лейтенант. Вы не должны этого делать. Нельзя позорить мундир
офицера.
Шарль Мервиль поднял голову. Как будто его ударили. Комиссар Конвента
смотрел на него сверху с холодным презрением, даже брезгливостью, как смотрят
на раздавленную лягушку. От немыслимой обиды лейтенант почувствовал слезы на
своих щеках. Он вскочил на ноги, он был выше ростом, но холодный презрительный