"Анатолий Гладилин. Тень всадника" - читать интересную книгу автора - Кавалер, угостите стаканчиком красного?
Характеристика противника: из разряда легкой кавалерии, мастерица, опрятно одетая. Специалисты определили бы как изящную и стройную. На мой взгляд - мало там заманчивых женских выпуклостей. Уж больно худа. Но смешные веснушки на носу придают шарм. Словом, на любителя. Отбиться можно. Как же я отбивался? Спешил эскадрон и открыл прицельный огонь? Иронично заметил, что приличные девушки к чужим столикам не подходят? Гордо заявил, что я из другого мира и годен лишь к строевой службе? Куда там! Капитана Жерома Готара бросило в жар, он что-то промычал, промямлил и не спешил эскадрон, а спешно заказал бутылку бордо. В войсках полнейшая паника. О чем вести разговор? Однако девица-мастерица сама выручила. Однажды раскрыв рот, она его уж не закрывала. Мне популярно растолковали, что мужчины нынче жмоты, норовят угощать вином в разлив, и поди проверь качество вина; все кругом потеряли стыд и совесть, в кофейнях в винные бочки подливают воду, ей подружка рассказывала, а Софи прислуживает у стойки, марочные бутылки, конечно, стоят дороже, зато без обмана, впрочем, год назад вообще ничего не было, люди давились в очередях за хлебом, за углем, за мылом, теперь в лавках товару до потолка, и кому понадобился якобинский террор, слава Богу, что Робеспьера отправили к дьяволу, жаль только, что он не успел отрубить головы тем, кто разбавляет вино водой... Я спросил, не хочет ли... - как? Одаль? рад знакомству! - не хочет ли Одиль поужинать? Одиль авторитетно заверила, что от дармовой еды никто не отказывается, хотя она, Одиль, не из тех, кто потерял стыд и совесть, чтоб я не беспокоился. Смысл последней фразы я понял, когда Одиль привела меня в свою мансарду. С - Ну, иди же... Идти куда? Эх, сейчас бы на маневры с эскадроном! Привычно и спокойно... Я снял плащ, отстегнул саблю. - Так и думала, военный или полицейский, - прокомментировала Одиль. - Взгляд строгий. Сумерки, льющиеся из окна, помогли мне преодолеть робость. Я скинул одежду. - Что ты лежишь, как бревно? В атаку, офицер! - Я был ранен, я не знаю, - забормотал я в замешательстве, но оказался в умелых руках, и скоро подо мной попискивало что-то мягкое, теплое. На улице зажгли фонарь, окно чуть освещало мансарду, я заметил, что Одиль лежит с закрытыми глазами, а на лице довольная гримаса. "Давай, офицер, работай", - требовала Одиль, и я исправно работал, здорово разогрелся. Вообще, по здравом размышлении, это не самая тяжелая работа, бывает и похуже... Весьма приятная работа... Что же дальше? И вдруг - ой-ой-ой - я не удержался, из меня потекло. Одиль вскрикнула и как будто потеряла сознание. Какой конфуз! Какой позор! Одеться и бежать от стыда! Но так поступают жалкие трусы. Надо хотя бы извиниться... Одиль открыла глаза. Я извинился. Одиль не поняла. А когда поняла, начала хохотать, как сумасшедшая: - Это же и есть любовь! Это любовь? Я полагал... |
|
|