"Анатолий Гладилин. Тень всадника" - читать интересную книгу автора

по потолку... Почему именно в субботу вечером? Нельзя было выбрать другой день?
Мадам появляется за полночь, возбужденная, злая, с ходу Выпивает бокал
вина, говорит, чтоб сегодня я на нее не рассчитывал, и в ответ на мой обиженный
взгляд закатывает истерику.
- Ты не представляешь себе, как мне трудно, как трудно женщине без мужа
вести дом, заботиться о детях, об их будущем. Надоело от родственников
зависеть, да они оплачивают мои счета, включая наем кареты с Жан-Жаком, не
хочу... Подруга предлагает снять квартиру в Париже, присмотрела на улице
Шантерейн. Возьму детей, сбегу туда. Если бы я была одна! Не могу, не имею
права... Сложности с наследством... Должны думать о детях, поддерживать
связи... Если бы ты знал, как это унизительно и противно - им, семейству
Богарне, кажется, что я ничего не сделала для спасения Александра (слезы)... Я
готова была на все, понимаешь на все... Ух, как я их ненавижу... Особенно
Сен-Жюста!
Я позволяю себе прервать это извержение вулкана. Дескать, про
родственников все ясно - рикошетом мне досталось за неспособность финансово
содержать ее дом. Не спорь. Я понял и намотал на ус. Но любопытно знать, при
чем тут Сен-Жюст?
Мне рассказывают историю. Когда Александра Богарне арестовали и посадили в
Консьержери, Жозефина начала обивать все пороги. Бесполезно. Лучшие друзья
отвернулись. Обвинение в контрреволюционном заговоре. Снять же это обвинение
могли только три человека: Робеспьер, Кутон и Сен-Жюст. Робеспьер - фанатик.
Кутон - злобный паралитик. Оставался Сен-Жюст, о нем говорили, что справедлив.
Писала ему письма, умоляла принять ее лично. Назначил встречу. Приехала вечером
в его канцелярию, в Бюро общего надзора полиции, готовая на все, понимаешь?
Можешь себе представить, как женщина одевается перед таким свиданием, как
обдумывает малейшую деталь туалета? А в приемной штук двадцать разодетых,
расфуфыренных молодых дам! Кстати, среди них - четыре мои светские
приятельницы... Каждая рассчитывала на свой шарм, каждая была готова... И поняв
все про других, тем не менее молча сидела и ждала, ибо каждая втайне надеялась,
что именно ее он предпочтет. Потом вышел какой-то задерганный, затюканный
чиновник, сказал, что Сен-Жюст уезжает на заседание Комитета, Сен-Жюст
сожалеет, что он не смог вас принять, но просит передать: он уверен, что
Революционный трибунал решит ваши дела беспристрастно, порок будет наказан,
добро восторжествует. То есть он над нами, дурами, поиздевался, показал нам -
вас много таких, готовых задрать юбки, а он, мол, выше этого! Так что, дорогой,
я предложила себя, как публичная девка, да мною не воспользовались. До сих пор
не знаю, кем он был, Сен-Жюст, идеалистом или изощренным палачом? Извини,
милый, у меня раскалывается голова. Спокойной ночи...
На этот раз я не заперся в спальне, а по примеру Жозефины стал подливать
себе в бокал вино. В кафе я заказывал вино к ужину, потому что все заказывали,
и я делал как все, а тут бокал за бокалом, и я почувствовал, что оно помогает
мне успокоиться, а то я так возбудился, так переживал за Жозефину, так ее жалел
(уж не столько желал, сколько жалел), бедная, такое ей пришлось вытерпеть в
ужасное время террора, которое, по милости небес, я не помню. Видимо, этот
вечер был для меня поворотным моментом, я открыл лекарственную силу вина.
Бокал, еще бокал, и я уже тупо бормочу: "Я была готова на все". Что значит эта
фраза? Готова отдаться? Понятно. Готова на все? На что еще? Не понимаю. Любят
женщины говорить красиво. Последний бокал. Спокойной ночи, моя Жозефиночка..."
* * *