"Анатолий Гладилин. Евангелие от Робеспьера" - читать интересную книгу автора

волнение. Но по городу ходят молодчики, которые кричат: "На гильотину Марата
и Робеспьера! Да здравствует Ролан!" Наступает день ответа. Конвент оцеплен
войсками. Робеспьера вызывают на трибуну. На передних скамьях он не видит ни
одной одобрительной улыбки, ни одного сочувствующего жеста.
- В чем же меня обвиняют? В том, что я составил заговор с целью
достигнуть диктатуры или триумвирата, или должности трибуна? ...Согласитесь,
что если подобный проект был преступен, то он еще в большей мере был смел,
ибо для того, чтобы выполнить его, нужно было не только ниспровергнуть трон,
но уничтожить и Законодательное собрание, а главное, не допустить замены его
Национальным Конвентом. Но в таком случае как могло случиться, что я первый
в своих публичных речах и своих сочинениях указал на Национальный Конвент
как на единственный для отечества выход из бедствий? Правда, это предложение
было принято моими теперешними противниками как предложение мятежное; однако
восстание 10 августа вскоре не только узаконило его: оно сделало больше -
оно его осуществило. Говорить ли мне о том, что для достижения диктатуры
мало было господствовать в Париже, нужно было покорить 83 департамента? Где
же были мои сокровища? Где же была моя армия? Где же были те видные
должности, которые я занимал? Вся власть находилась как раз в руках моих
противников.
- ...Я горжусь тем, что мне приходится защищать здесь дело Коммуны и
свое собственное. Нет, я должен только радоваться тому, что многие граждане
послужили общественному делу лучше меня. Я отнюдь не претендую на не
принадлежащую мне славу. Я был избран только десятого числа; те же, которые
были избраны раньше и собрались в ратуше в ту грозную ночь, - они-то и есть
настоящие герои, боровшиеся за свободу...
Пожалуй, никогда он не чувствовал себя так спокойно и свободно на
трибуне. Легко и непринужденно он разбивал одно за другим выдвинутые против
него обвинения, обвинения, которые основывались не на фактах, а на ложном
пафосе и личной вражде к нему. Жирондисты, всегда готовые преследовать его
своими криками, свистом, теперь словно оцепенели. Застыв на своих местах,
они, сами того не замечая, слушали Робеспьера в глубоком безмолвии.
(Когда на тебя несправедливо нападают, ты должен быть объективен и
великодушен. Это действует сильнее.)
Робеспьер закончил свою речь призывом к миру.
- Что касается меня, то лично о себе я не сделаю никакого заключения; я
отказался от преимуществ отвечать на клевету моих противников еще более
грозными разоблачениями; оправдываясь, я не хотел нападать. Я отказываюсь от
справедливого мщения, которым я был бы вправе преследовать своих
клеветников; я хотел бы только, чтобы был упрочен мир и чтобы торжествовала
свобода.
Ему аплодируют все депутаты. Луве сидит опустив голову. И лишь Барбару
из Марселя бежит к решетке. Он требует слова, он хочет опять обвинять
Робеспьера. Но Конвент не слушает его. Конвент переходит к очередным делам.
Барбару, пристыженный, возвращается на место.
Это была победа. Победа не только Робеспьера, но и Якобинского клуба,
победа Горы. Пожалуй, лишь один человек из монтаньяров был не очень рад
этому - сам Робеспьер. Он понимал, что Жиронда может простить ему многое, но
никогда не простит своего поражения. Теперь отрезаны все пути к примирению.
Подтверждение этому пришло слишком быстро. На Робеспьера напал его
бывший друг Петион, напал отчаянно, злобно.