"Федор Васильевич Гладков. Повесть о детстве" - читать интересную книгу автора

- Да будет тебе, невестка... Не надрывай душу-то... Господи! Беда-то
какая!.. Горя-то сколько!.. Невестка, чай, ты не сирота какая!.. Муж
ведь... родные ведь... Чай, и мать, сваха Наталья, рукой подать, за
рекой...
Мать уже была в каком-то другом, незримом мире, и стоны бабушки, и .эти
копотные стены - этот реальный мир сейчас не существовал для нее. Бабушка
роняла ухват, подходила к матери и садилась рядом с нею. В тон матери.
она тоже начинала вопить, и из глаз ее текли слезы.
Как жила-то я у моей родимой матушки,
Уж не знала я у ней горя-заботушки...
Отдала меня моя матушка во чужу семью -
Во чужу семью на горюшко, на злу судьбу...


Обе они сидели, склонившись к коленям, и качались в такт своим
причитаньям - одна молодая, похожая на девушку, попавшую в неволю, другая
- рыхлая, сутулая старуха, одетая в старинную китайку.
Вопили в деревне охотно, по всякому поводу и без повода - так, по
настроению: у баб много было причин голосить и плакать. Вопили по
покойникам, при проводах парней в солдаты, при выданье девки замуж, при
встречах прибывших со стороны близких людей, при воспоминаниях о прошлом.
Я очень хорошо видел, что они - мать и бабушка - плакали не так, как
плакали мы, дети, и не так, как визжала, например, жена Сереги Каляганова,
шабра, которую он бил смертным боем. Они пели протяжно, сладостно, забывая
обо всем, и я никогда не слышал, чтобы они повторяли одни и те же слова:
они импровизировали свои жалобы и больше к пропетым словам не
возвращались. Мать пела свое, бабушка свое. Они начинали новый запев
поочередно: слова одной не совпадали со словами другой. Запевает одна,
другая вступает в напев, а потом обе в один голос поют, не слушая друг
друга. Я садился рядом с ними и плакал, вцепившись в мать и тыкаясь в ее
плечо.
Если они ненарушимо доводили до конца свое вопленье, песня их замирала
на едва слышных всхлипываниях и стонах. Потом они плакали уже молча,
вытирая слезы фартуками. Лица их после этого светлели и становились
похожими на лица святых. Мне было приятно от их теплоты и скорби, и
чувствовал я, что они в эти минуты любили друг друга.
Маленькая, быстрая, расторопная, жадная и в работе, мать носилась по
избе во время приборки, и все сторонились, давая ей дорогу. Она легко,
бегущими шагами, неслась за водой к колодцу под гору, и ведра на коромысле
повизгивали, позванивали в такт ее шагам.
Чистоплотность ее подавляла всех, а дед и дядя ненавидели ее за
привередливую хлопотню по дому. Они мстительно несли грязь на сапогах в
самый передний угол и старались растереть ее на полу. Мать с ужасом и
тоской глядела на деда и деверьев и страдала: она видела, что они назло
оскорбляют ее, что им противна эта ее потребность к чистоте.
- Эка, какие дворяне! - сипленько ворчал дед. - Помещики!.. Чаевники!..
И мне казалось, что быть чаевником - это самое зазорное дело для
человека, как быть мошенником, преступником, вором, негодяем. Но я очень
любил чаевничать, и, когда к нам в дни больших праздников приезжали гости
из соседних сел на тарантасах и телегах - тетка Марья с мужем Николаем