"Федор Васильевич Гладков. Повесть о детстве" - читать интересную книгу автора

Гусева:
"В каленный морозом день подъехали мы... к заснеженной дачке в лесу под
Пензой. Здесь .. уединившись, писал Федор Васильевич свою "Повесть о
детстве", первую книгу незавершенной эпопеи, которую хотел назвать "На
земле отцов"..
Из всех комнат... он выбрал для работы небольшую, но самую светлую -
угловую... Мебель и вещи лишь необходимые. Письменный стол с горкой остро
очинённых карандашей (писал только карандашом). Стопки чистой бумаги.
Странички исписанной, где многажды перечеркнуты слова, строки. У стола на
табурете, прямо за спинкой стула, где сидел, работая, ведерный самоварище
с медными начищенными боками. Крепкий чай. Наливал, не отрываясь от
рукописи.
И книги. Множество книг...
- Вот книжка о прошлом народа, - пристукнул он крепкой ладонью по
исписанной стопе, но, ей-богу, я пишу о современности".
Замечательный советский писатель Михаил Пришвин говорил о
произведениях, обладающих тайной современностью рассказа о несовременных
вещах. К ним, видимо, можно отнести и "Повесть о детстве". Повествуя из
середины бурного XX века о событиях восьмидесятых годов прошлого столетия,
Ф. Гладков воскрешал перед нами во всей многосложной реальности навсегда
ушедший мир и одновременно намечал некие силовые линии развития, пусть еще
слабые, но которым суждено было бурное грядущее.
В этом - в верности времени прошедшему, верности времени историческому,
времени движущемуся - своеобразие произведения.
М. Е. Салтыков-Щедрин отмечал в первых русских повестях о детстве среди
других достоинств еще и разработку разнообразных сторон русского быта. И
здесь яркой, многоцветной картиной предстает перед читателем давний быт
русской деревни конца прошлого века!
Вот дедова изба, где растет маленький Федя, - не изба, а целый мир со
своими жестокими законами, с жизнью, бредущей по раз установленной колее.
Тут тесно и грязно. Дед - верховный правитель, жестокий бог и царь всей
семьи - беспрерывно наставляет:
"Мы рабы божьи... Мы крестьяне, крестный труд от века несем". Обращаясь
к своим домочадцам, заключает: "Несть нам воли и разума, опричь стариков:
от них одних есть порядок и крепость жизни".
Мера воспитания одна - "кнутом ее хорошенько"... Заведены и строго
соблюдаются обычаи, большинство из которых беспощадно подавляют в человеке
даже намек на достоинство. Мечтает маленький Федя о новой шубе (а она даже
не покупная, сошьет ее из домашней овчины за гроши здесь же, в избе,
ходящий по домам швец Володимирыч), а бабушка тут же учит: поклонись в
ноги, "головкой в дедовы валенки постукай и проси Христа ради..." Он так и
сделает, хотя ему и невыразимо стыдно... "Но этим не заканчивался мой
подвиг: сердито кричал отец и требовал того же. Приходилось елозить под
столом и кланяться валенкам отца. Потом очередь наступала для Семы. Он это
делал легко, уверенно, юрко, по давней привычке".
Пожалуй, вот это последнее - ловкость и юркость подростка Семы,
привыкшего к рабскому обычаю, еще страшнее унижения маленького Феди...
Побои, унижения, оскорбления - они каждодневны, их уже не замечают.
Вставали в избе затемно. Раньше всех подымался дед, "...снимал со стены
трехвостку и стегал Сему, который спал на полу, на кошме, рядом с Титом и