"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Церковь иезуитов в Г." - читать интересную книгу автора

северянина деревьев, множество виноградников, а главным образом напустить
побольше дымки и тумана.
Как-то раз, усевшись на огромном плоском камне, откуда открывался вид,
выбранный для него Хаккертом, Бертольд заканчивал на натуре эскиз своей
будущей картины.
- И впрямь, похоже схвачено! - услышал он вдруг рядом с собою.
Бертольд обернулся, его рисунок разглядывал мальтиец; с саркастической
усмешкой старик добавил:
- Вы только об одном забыли, мой юный друг! Посмотрите-ка, вон там
виднеется увитая зеленью стена далекого виноградника; калитка приоткрыта.
Вам непременно надо и это вставить да как следует положить тени -
приоткрытая калитка даст вам замечательный эффект!
- Вы, сударь, насмехаетесь, - возразил ему Бертольд. - И совершенно
напрасно! Эти случайные детали не так уж ничтожны, как вам кажется,
потому-то мой учитель и любит вставлять их к месту. Вспомните-ка хотя бы про
белое полотенце на пейзаже одного старинного голландского художника, без
него пропало бы все впечатление. Но вы, очевидно, вообще не любитель
пейзажной живописи, зато я предан ей душой и телом я потому, прошу вас,
оставьте меня в покое и не мешайте мне работать.
- Ты очень заблуждаешься, юноша, - ответствовал мальтиец. - Еще раз
повторяю - из тебя могло бы получиться кое-что стоящее, ибо в твоих работах
заметно неустанное стремление к высшей цели, но ты никогда ее не достигнешь,
ибо путь, которым ты идешь, туда не приводит. Запомни же как следует, что я
тебе скажу! Быть может, я сумею разжечь в твоей душе то пламя, которое ты
сам, неразумный старательно замуровываешь, пускай оно ярко запылает и
принесет тебе озарение! Тогда ты изведаешь истинное вдохновение, которое
дремлет в твоей душе. Ужели ты меня считаешь за глупца, который ставит
пейзаж ниже исторической живописи и не понимает, что любой художник - и
пейзажист и исторический живописец - должен стремиться к одной общей цели?
Осмысленно показать природу, постигнув в ней то высшее начало, которое во
всех существах пробуждает пламенное стремление к высшей жизни, - вот
священная цель всякого искусства. Разве может привести к этой цели простое
списывание натуры? Какими убогими, корявыми и неуклюжими кажутся срисованные
письмена, если переписчик не знал языка, на котором написана рукопись, и,
трудясь над замысловатыми завитушками, не постигал значения начертанных
перед ним знаков. Вот так и пейзажи твоего наставника суть точная копия
оригинала, написанного на непонятном языке. Для посвященного внятен язык
природы, повсюду ловит он чудный звук ее речей: и куст, и дерево, и полевой
цветок, и холм, и воды - все подает ему таинственную весть, священный смысл
которой он постигает сердцем; и тогда, словно Дух Божий, нисходит на него
дар зримо выражать это постижение в своих творениях. Разве тебя, юноша, не
охватывало какое-то удивительное чувство, когда ты созерцал пейзажи старых
мастеров? Наверно, ты и не вспоминал тогда о том, что листве этих лип, этим
пиниям и платанам можно было придать большее сходство с натурой, что дымка
на заднем плане могла бы быть воздушнее, вода - прозрачнее; тот дух, которым
была пронизана вся картина, переносил тебя в иной, высший мир, перед тобою
словно бы возникал его отблеск. Поэтому тщательно и прилежно изучай природу
также и с механической стороны, чтобы овладеть практическими навыками ее
изображения, однако не подменяй практическим навыком самое искусство. Когда
ты проникнешь в сокровенный смысл природы, в душе у тебя сами родятся ее