"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Крошка Цахес, по прозванию Циннобер " - читать интересную книгу автора

за петлицу и повлек его в кабинет, замкнув за собою двери.
- Видите ли, - начал Андрес, усевшись на маленьком табурете насупротив
своего князя, - видите ли, всемилостивый господин, действие вашего
княжеского эдикта о просвещении наисквернейшим образом может расстроиться,
когда мы не соединим его с некими мерами, кои, хотя и кажутся суровыми,
однако ж повелеваемы благоразумием. Прежде чем мы приступим к просвещению,
то есть прикажем вырубить леса, сделать реку судоходной, развести картофель,
улучшить сельские школы, насадить акации и тополя, научить юношество
распевать на два голоса утренние и вечерние молитвы, проложить шоссейные
дороги и привить оспу, - прежде надлежит изгнать из государства всех людей
опасного образа мыслей, кои глухи к голосу разума и совращают народ на
различные дурачества. Преславный князь, вы читали "Тысяча и одну ночь", ибо,
я знаю, ваш светлейший, блаженной памяти господин папаша - да ниспошлет ему
небо нерушимый сон в могиле! - любил подобные гибельные книги и давал их вам
в руки, когда вы еще скакали верхом на палочке и поедали золоченые пряники.
Ну вот, из этой совершенно конфузной книги вы, всемилостивейший господин,
должно быть, знаете про так называемых фей, однако вы, верно, и не
догадываетесь, что некоторые из числа сих опасных особ поселились в вашей
собственной любезной стране, здесь, близехонько от вашего дворца, и творят
всяческие бесчинства.
- Как? Что ты сказал, Андрес? Министр! Феи - здесь, в моей стране! -
восклицал князь, побледнев и откинувшись на спинку кресла.
- Мы можем быть спокойны, мой милостивый повелитель, - продолжал
Андрес, - мы можем быть спокойны, ежели вооружимся разумом против этих
врагов просвещения. Да! Врагами просвещения называю я их, ибо только они,
злоупотребив добротой вашего блаженной памяти господина папаши, повинны в
том, что любезное отечество еще пребывает в совершенной тьме. Они
упражняются в опасном ремесле - чудесах - и не страшатся под именем поэзии
разносить вредный яд, который делает людей неспособными к службе на благо
просвещения. Далее, у них столь несносные, противные полицейскому уставу
обыкновения, что уже в силу одного этого они не могут быть терпимы ни в
одном просвещенном государстве. Так, например, эти дерзкие твари
осмеливаются, буде им это вздумается, совершать прогулки по воздуху, а в
упряжке у них голуби, лебеди и даже крылатые кони. Ну вот, милостивейший
повелитель, я и спрашиваю, стоит ли труда придумывать и вводить разумные
акцизные сборы, когда в государстве существуют лица, которые в состоянии
всякому легкомысленному гражданину сбросить в дымовую трубу сколько угодно
беспошлинных товаров? А посему, милостивейший повелитель, как только будет
провозглашено просвещение, - всех фей гнать! Их дворцы оцепит полиция, у них
конфискуют все опасное имущество и, как бродяг, спровадят на родину, в
маленькую страну Джиннистан, которая вам, милостивейший повелитель,
вероятно, знакома по "Тысяча и одной ночи".
- А ходит туда почта, Андрес? - справился князь.
- Пока что нет, - отвечал Андрес, - но, может статься, после введения
просвещения полезно будет учредить каждодневную почту и в эту страну.
- Однако, Андрес, - продолжал князь, - не почтут ли меры, принятые нами
против фей, жестокими? Не возропщет ли полоненный ими народ?
- И на сей случай, - сказал Андрес, - и на сей случай располагаю я
средством. Мы, милостивейший повелитель, не всех фей спровадим в Джиннистан,
некоторых оставим в нашей стране, однако ж не только лишим их всякой