"Николай Васильевич Гоголь. Гетьман" - читать интересную книгу автора

поспеть. Уже давно пора, хочется разговеться святою пасхою. Говори, мол: мне
не пасхи, мне овса подавай. Потерпи немножко: у пана славный овес, и пшеницы
дам вволю, а <меня> сивухою попотчуют. Я давно хотел у тебя спросить,
Гнедко, что лучше для тебя, пшеница или овес? Молчишь? Ну, и будешь же век
молчать, потому что бог повелел <говорить> только человеку да еще одной
маленькой пташке..."
При этом он опять хлестнул Гнедка, заметив, что он заслушался и стал
выступать по-прежнему... Но, вместо того чтобы слушать рассуждения наших
путешественников на седле и под седлом, обратимся к Остранице, давно
скакавшему по проселочной дороге.

<ГЛАВА 2>

Как только рыцарь потерял из виду своего сотоварища, тотчас остановил
рысь коня своего и поехал шагом. Солнце показывало полдень. День был ясный,
как душа младенца. Изредка два или три небольших облака, повиснув, еще более
увеличивали собою яркость небесной лазури. Лучи солнечные были осязательно
живительны; ветру не было, но щеки чувствовали какое-то тонкое влияние
свежести. Птицы чиликали и перепархивали по недавно разрытым нивам, на
которых стройно, как будто лес житных игол, восходил молодой посев. Дорога
входила в рытвины и была с обеих сторон сжата крутыми глинистыми стенами.
Без сомнения, очень давно была прорыта эта дорога в горе, потому что по
обеим сторонам обрыва поросла орешником, на самой же горе подымались по
обеим сторонам высокие, как стрела, осокори. Иногда перемеживала их лоза,
вся в отпрысках, иногда дуб толстый, которому сто лет, и, весь убранный
повиликой, плющом, величаво расширял свою <верхушку?> над ними и казался еще
выше от обросшего кустами подмостка. Местами дикая яблоня протягивалась
искривленными своими кудрявыми ветвями на противуположную сторону и
образовала над головою свод, и сыпала на голову путешественника
серебро-розовые цветы свои, между тем как из дерев часто выглядывал обрыв,
весь в цветах и самых нежных первенцах весны. В другом месте деревья так
тесно и часто перемешивались между собою, что образовали, несмотря на
молодость листьев, совершенный мрак, на котором резко зеленели обхваченные
лучами солнца молодые ветви. Здесь было изумительное разнообразие: листья
осины трепетали под самым небом; клен простирал свои листья, похожие на
зеленые лапки, узколиственный ясень рябил еще более, а терновник и дикий
глод, оградивши их колючею стеною, скрывал пышные стволы и сучья, и только
очень редко северная береза высовывала из <чащи> часть своего
ослепительного, как рука красавицы, ствола. Уже дорога становилась шире, и,
наконец, открылась равнина, раздольная, ограниченная, как рамами, синеватыми
вдали горами и лесами, сквозь которые искрами серебра блестела прерванная
нить реки, и под нею стлались хутора. Здесь путешественник наш остановился,
встал с коня и, как будто в усталости или в желании собраться с мыслями,
стал поваживать по лбу. Долго стоял он в таком положении; наконец, как бы
решившись на что, сел на коня и, уже не останавливаясь более, поехал в ту
сторону, где на косогоре синели сады и, по мере приближения, становились
более разбросанные хаты. Посреди хутора, над прудом, находилась, вся
закрытая вишневыми и сливными деревьями, светлица. Очеретяная ее крыша,
местами поросшая зеленью, на которой ярко отливалась желтая свежая заплата,
с белою трубою, покрытою китайскою черною крышею, была очень хороша. В ту