"Николай Васильевич Гоголь. Статьи из сборника "Арабески" (1835)" - читать интересную книгу автора

истинна. Они прошли - те века, когда вера, пламенная, жаркая вера,
устремляла все мысли, все умы, все действия к одному, когда художник выше и
выше стремился вознести создание свое к небу, к нему одному рвался и пред
ним, почти в виду его, благоговейно подымал молящуюся свою руку. Здание его
летело к небу; узкие окна, столпы, своды тянулись нескончаемо в вышину;
прозрачный, почти кружевной шпиц, как дым, сквозил над ними, и
величественный храм так бывал велик перед обыкновенными жилищами людей, как
велики требования души нашей перед требованиями тела.
Была архитектура необыкновенная, христианская, национальная для
Европы - и мы ее оставили, забыли, как будто чужую, пренебрегли, как
неуклюжую и варварскую. Не удивительно ли, что три века протекло, и Европа,
которая жадно бросалась на всё, алчно перенимала все чужое, удивлялась
чудесам древним, римским и византийским, или уродовала их по своим формам, -
Европа не знала, что среди ее находятся чуда, перед которыми было ничто все
ею виденное, что в недре ее находятся Миланский и Кельнский соборы и еще
доныне чернеют кирпичи недоконченной башни Страсбургского мюнстера [15].
Готическая архитектура, та готическая архитектура, которая образовалась
пред окончанием средних веков, есть явление такое, какого еще никогда не
производил вкус и воображение человека. Ее напрасно производят от арабской:
идеи этих двух родов совершенно расходятся; из арабской она заимствовала
только одно искусство сообщать тяжелой массе здания роскошь украшений и
легкость; но самая эта роскошь украшений вылилась у ней совершенно в другую
форму. Она обширна и возвышенна, как христианство. В ней все соединено
вместе: этот стройно и высоко возносящийся над головою лес сводов, окна
огромные, узкие, с бесчисленными изменениями и переплетами, присоединение к
этой ужасающей колоссальности массы самых мелких, пестрых украшений; эта
легкая паутина резьбы, опутывающая его своею сетью, обвивающая его от
подножия до конца шпица и улетающая вместе с ним на небо; величие и вместе
красота, роскошь и простота, тяжесть и легкость - это такие достоинства,
которых никогда, кроме этого времени, не вмещала в себе архитектура. Вступая
в священный мрак этого храма, сквозь который фантастически глядит
разноцветный цвет окон, поднявши глаза кверху, где теряются, пересекаясь,
стрельчатые своды один над другим, один над другим и им конца нет, - весьма
естественно ощутить в душе невольный ужас присутствия святыни, которой не
смеет и коснуться дерзновенный ум человека.
Но она исчезла, эта прекрасная архитектура! Как только энтузиазм
средних веков угас и мысль человека раздробилась и устремилась на множество
разных целей, как только единство и целость одного исчезло - вместе с тем
исчезло и величие. Силы его, раздробившись, сделались малыми; он произвел
вдруг во всех родах множество удивительных вещей, но истинно великого,
исполинского уже не было. Византийцы, убежавши из своей развратной столицы,
занятой мусульманами, перепортили вкус европейцев и колоссальную их
архитектуру. Византийцы давно уже не имели древнего аттического вкуса; они
уже не имели и первоначального византийского и принесли только испорченные
остатки его. Они языческие, круглые, пленительные, сладострастные формы
куполов и колонн тщились применить к христианству, и применили так же
неудачно, как неудачно привили христианство к своей языческой жизни,
дряхлой, лишенной свежести. Купол вытянулся вверх и сделался почти
угловатым; стройные линии, фронтоны как-то странно изломались и произвели
ничтожные формы. В таком виде получили эту архитектуру европейцы, которые, с