"Николай Васильевич Гоголь. Письма 1842-1845 годов " - читать интересную книгу автора

к Плетневу и разведай. И попроси его, чтобы он был так добр и заехал бы сам
к [заехал бы к] Уварову и князю Дундукову-Корсакову, последний был когда-то
благосклонен ко мне. Пусть он объяснит им, что все мое имущество, все
средства моего существования заключаются в этом, что я прошу их во имя
справедливости и человечества, потому что я и без того уже много терпел и
терплю, меня слишком истомили, измучили эти [В подлиннике: этой] истории, и
что я теряю много уже чрез одни проволочки, давно лишенный всяких
необходимых "средств?·. Словом, пусть он объяснит им это. "Неужели· они
будут так бесчувственны? Здоровье мое идет пополам: иногда лучше, иногда
хуже. Но я устал крепко всеми силами и, что всего хуже, не могу совсем
работать. Чувствую, что мне нужно быть подальше от всего житейского дрязгу:
он меня томит. Прощай. Целую тебя.

Твой Г.

М. П. ПОГОДИНУ

"Вторая половина февраля 1842. Москва.·

Будет готово к четвергу.

С. С. УВАРОВУ

"Между 24 февраля и 4 марта 1842 Москва.·

Милостивый государь

Сергий Семенович!

Не получая дозволенья цензуры на печатанье моего сочинения, я прибегаю
к вашему покровительству.

Все мое имущество и состояние заключено в труде моем. Для него я
пожертвовал всем, обрек себя на строгую бедность, на глубокое уединение,
терпел, переносил, пересиливал сколько мог свои болезненные недуги в
надежде, что, когда совершу его, отечество не лишит меня куска хлеба и
просвещенные соотечественники преклонятся ко мне участием, оценят посильный
дар, который стремится всякий русский принести своей отчизне. Я думал, что
получу скорее ободрение и помощь от правительства, доселе благородно
ободрявшего все благородные порывы, и что же?..

Вот уже пять месяцев меня томят странные мистификации цензуры, то
манящей позволением, то грозящей запрещеньем, и наконец я уже сам не могу
понять, в чем дело, и чем моя рукопись могла навлечь неблаговоление, и в чем
могут состоять обвиненья, в силу которых она задерживается. И между тем
никто не хочет взглянуть на мое положение, никому нет нужды, что я нахожусь
в последней крайности, что проходит время, в которое книга имеет сбыт и
продается, и что таким образом я лишаюсь средств продлить свое
существование, необходимое для окончания труда моего, для которого одного я
только живу на свете. Неужели и вы не будете тронуты моим положением?