"Николай Васильевич Гоголь. Повести (ПСС Том 3)" - читать интересную книгу автора

Молодой человек во фраке и плаще робким и трепетным шагом пошел в ту
сторону, где развевался вдали пестрый плащ, то окидывавшийся ярким блеском
по мере приближения к свету фонаря, то мгновенно покрывавшийся тьмою по
удалении от него. Сердце его билось и он невольно ускорял шаг свой. Он не
смел и думать о том, чтобы получить какое-нибудь право на внимание улетавшей
вдали красавицы, тем более допустить такую черную мысль, о какой намекал ему
поручик Пирогов; но ему хотелось только видеть дом, заметить, где имеет
жилище это прелестное существо, которое, казалось, слетело с неба прямо на
Невский проспект и, верно, улетит неизвестно куда. Он летел так скоро, что
сталкивал беспрестанно с тротуара солидных господ с седыми бакенбардами.
Этот молодой человек принадлежал к тому классу, который составляет у нас
довольно странное явление и столько же принадлежит к гражданам Петербурга,
сколько лицо, являющееся нам в сновидении, принадлежит к существенному миру.
Это исключительное сословие очень необыкновенно в том городе, где все или
чиновники, или купцы, или мастеровые немцы. Это был художник. Не правда ли,
странное явление? Художник петербургский! Художник в земле снегов, художник
в стране финнов, где все мокро, гладко, ровно, бледно, серо, туманно. Эти
художники вовсе не похожи на художников итальянских, гордых, горячих, как
Италия и ее небо; напротив того, это большею частию добрый, кроткий народ,
застенчивый, беспечный, любящий тихо свое искусство, пьющий чай с двумя
приятелями своими в маленькой комнате, скромно толкующий о любимом предмете
и вовсе небрегущий об излишнем. Он вечно зазовет к себе какую-нибудь нищую
старуху и заставит ее просидеть битых часов шесть с тем, чтобы перевести на
полотно ее жалкую, бесчувственную мину. Он рисует перспективу своей комнаты,
в которой является всякой художественный вздор: гипсовые руки и ноги,
сделавшиеся кофейными от времени и пыли, изломанные живописные станки,
опрокинутая палитра, приятель, играющий на гитаре, стены, запачканные
красками, с растворенным окном, сквозь которое мелькает бледная Нева и
бедные рыбаки в красных рубашках. У них всегда почти на всем серинькой
мутный колорит, - неизгладимая печать севера. При всем том они с истинным
наслаждением трудятся над своею работою. Они часто питают в себе истинный
талант, и если бы только дунул на них свежий воздух Италии, он бы, верно,
развился так же вольно, широко и ярко, как растение, которое выносят наконец
из комнаты на чистый воздух. Они вообще очень робки; звезда и толстый эполет
приводят их в такое замешательство, что они невольно понижают цену своих
произведений. Они любят иногда пощеголять, но щегольство это всегда кажется
на них слишком резким и несколько походит на заплату. На них встретите вы
иногда отличный фрак и запачканный плащ, дорогой бархатный жилет и сюртук
весь в красках. Таким же самым образом, как на неоконченном их пейзаже
увидите вы иногда нарисованную вниз головою нимфу, которую он, не найдя
другого места, набросал на запачканном грунте прежнего своего произведения,
когда-то писанного им с наслаждением. Он никогда не глядит вам прямо в
глаза; если же глядит, то как-то мутно, неопределенно; он не вонзает в вас
ястребиного взора наблюдателя или соколиного взгляда кавалерийского офицера.
Это происходит оттого, что он в одно и то же время видит и ваши черты, и
черты какого-нибудь гипсового Геркулеса, стоящего в его комнате; или ему
представляется его же собственная картина, которую он еще думает произвесть.
От этого он отвечает часто несвязно, иногда невпопад, и мешающиеся в его
голове предметы еще более увеличивают его робость. К такому роду принадлежал
описанный нами молодой человек, художник Пискарев, застенчивый, робкий, но в