"Николай Васильевич Гоголь. Статьи (ПСС Том 8)" - читать интересную книгу автора

неопределенных, не получивших ни образа, ни границ, ни порядка; самый этот
хаос, в котором бродят разложенные начала страшного величия нынешней Европы
и тысящелетней силы ее, - они все для нас занимательнее и более возбуждают
любопытства, нежели неподвижное время всесветной Римской империи под
правлением ее бессильных императоров.
Другая причина, почему неохотно занимались историею средних веков,
это - мнимая сухость, которую привыкли сливать с понятием о ней. На нее
глядели, как на кучу происшествий нестройных, разнородных, как на толпу
раздробленных и бессмысленных движений, не имеющих главной нити, которая бы
совокупляла их в одно целое. В самом деле ее страшная, необыкновенная
сложность с первого раза не может не показаться чем-то хаосным, но
рассматривайте внимательнее и глубже, и вы найдете и связь, и цель, и
направление; я однако же не отрицаю, что для самого уменья найти все это
нужно быть одарену тем чутьем, которым обладают немногие историки. Этим
немногим предоставлен завидный дар увидеть и представить все в изумительной
ясности и стройности. После их волшебного прикосновения происшествие
оживляется и приобретает свою собственность, свою занимательность; без них
оно долго представляется для всякого сухим и бессмысленным. Все, что было и
происходило, - все занимательно, если только о нем сохранились верные
летописи, выключая разве совершенное бесстрастие народов; везде есть нить,
как во всякой ткани есть основа, хотя она иногда совершенно бывает заткана
утоком: как в лучистом камне есть невидимый свет, который он отливает,
будучи обращен к солнцу, - она исчезает только с утратою известий. Так и в
первоначальных веках средней истории сквозь всю кучу происшествий невидимою
нитью тянется постепенное возрастание папской власти и развивается
феодализм. Казалось, события происходили совершенно отдельно и блеском своим
затемняли уединенного, еще скромного римского первосвященника; действовал
сильный государь или его вассал и действовал лично для себя, а между тем
существенные выгоды незаметно текли в Рим. И все, что ни происходило,
казалось, нарочно происходило для папы. Гильдебрандт только отдернул занавес
и показал власть, уже давно приобретенную папами.
История средних веков менее всего может назваться скучною. Нигде нет
такой пестроты, такого живого действия, таких резких противоположностей,
такой странной яркости, как в ней: ее можно сравнить с огромным строением, в
фундаменте которого улегся свежий, крепкий как вечность гранит, а толстые
стены выведены из различного, старого и нового материала, так что на одном
кирпиче видны готфские руны, на другом блестит римская позолота; арабская
резьба, греческий карниз, готическое окно - все слепилось в нем и составило
самую пеструю башню. Но яркость, можно сказать, только внешний признак
событий средних веков; внутреннее же их достоинство есть колоссальность
исполинская, почти чудесная, отвага, свойственная одному только возрасту
юноши, и оригинальность, делающая их единственными, не встречающими себе
подобия и повторения ни в древние, ни в новые времена.
Бросим взгляд на те из событий, которые произвели сильное влияние.
Главный сюжет средней истории есть папа. Он - могущественный обладатель этих
молодых веков, он движет всеми силами их и, как громовержец, одним
мановением своим правит их судьбою. Словом, вся средняя история есть история
папы. Его непреодолимое желание властвовать, его постоянные средства,
исполненные проницательности и мудрости, следствия старческого возраста, его
деспотизм и деспотизм бесчисленных легионов его могущественного