"Анатолий Дмитриевич Голубев. Убежать от себя " - читать интересную книгу автора

отыграются! Не пропустят случая съязвить, что эксперименты, особенно не
вовремя, всегда интересны. Ох, напрасно научил я ветеранов и идеям своим, и
выражениям, и манере постоять за себя!"
Ребята бежали в гору, высоко поднимая ноги, нагибаясь и кидая в лицо
шедшему сзади веера легкого снега. Кто-то подставил приятелю ножку, кто-то,
не попав в пробитый след, споткнулся и рухнул в сугроб - молодость брала
свое, и силушка, которой достаточно запас в них Рябов, искала выхода.
Нагрузка, как бы тяжела ни была и раз уж ее не избежать, воспринималась
по-рябовски - с шуткой и бодро.
Митрофан Алексеевич, завхоз базы, садовник, электрик, словом,
специалист на все руки, встретил Рябова в холле недоверчивым вопросом:
- Как же с катком, Борис Лександрович?
- А что с катком? - переспросил Рябов.
- Так ведь не убран он. Снега тьма. Часа два прокопаюсь. А вы зачем-то
убирать не даете. Чудно!
Рябов обнял Митрофана Алексеевича за плечи и вкрадчиво произнес:
- Тебя, когда в детстве провинишься, мать как наказывала?
- Тай просто - в лес за хворостом гоняла.
- О! - подхватил Рябов.- Этих детишек, чтобы играли как следует, мы
накажем методом твоей мамки - пусть каточек для себя сами полопатят!
- Тренировочное время уйдет...
- Далеко не уйдет. После копки снега и с шайбочкой побегают. Еще как
побегают! Так что, Митрофан Алексеевич, готовь лопаты.
- Где я их на всю ораву возьму? Ну, с десяток, считай, ломаные там,
наскребу.
- А мы конвейер устроим: один отработал, дай другому- и чтобы в темпе,
и чтобы как следует.
- Это только на сегодня, или как? - поинтересовался завхоз.
- Как играть будут, - буркнул Рябов, совсем теряя интерес к разговору.
Мысли его снова унеслись туда, в сосновый бор, на крутые берега
Москвы-реки, с которых распахивались невиданная ширь и приятственность для
глаза. Он любил эту базу: почти вся жизнь была связана с ней. Но еще любил
ее за окрестности, лучше которых и не знал под Москвой.
Мечтал купить здесь домик, но маленьких не было, да и продавались они
тут неохотно. И потому смирился и попал в Салтыковку. Как ни хорошо там
было, но здешние места не шли ни в какое сравнение.
Излучина Москвы-реки раскинулась просторно и тянулась к дальнему лесу,
что окаймлял горизонт. С кручи, от могилы княжны, открывался особенно
очаровательный вид. В каждый сезон по-своему неповторимый, но одинаково
прекрасный.
Конечно, зима на краски скупа. Но вечная зелень соснового бора да
оранжевые на солнце рубашки сосновых стволов в летней, скажем, или осенней
круговерти красок терялись, а тут вдруг ярко выступали нарочитыми мазками на
черно-белом фоне полотна гениального художника.
Мягкие, укутанные снегами просторы дышали покоем, вызывая в смотрящем
на них ответное чувство успокоения. Не дремотный, а этакий добрый зимний
покой навевало на сердце.
Рябов пожалел, что не пробежался с парнями, хотя бы до крутоярья.
"Нет, надо держать характер. С ними без характера нельзя. Только сделай
полшага назад - на десяток метров отступить тут же заставят. Пускай