"Анатолий Дмитриевич Голубев. Убежать от себя " - читать интересную книгу автора

шагнул ему навстречу. В глазах полыхал обычный огонек решительности,
стремления что-то делать, делать как следует и немедленно.

26

Во время разминки с трибун летели на лед резиновые цыплята -
ярко-желтые, пухлые, невесомые. Рябов поднял одну игрушку. Увидел, как
Глотов сильнейшим щелчком, словно шайбу, выбил другого цыпленка назад, за
борт.
Судьи, пока свободные от работы, тоже разминались на льду, подбирали
цыплят и, как обломки клюшек, сваливали в кабины для штрафников. Сидевшие в
глубоком запасе -и те, кто разделся, и те, кто не раздевался, замерли в
загоне, напряженно посматривая на неистовавшие трибуны.
"Если играющими овладела хотя бы десятая часть той паники, которая
читается в глазах новичков, сидящих на скамейке, игры не сделаешь!"
Рябов продержал цыпленка, упавшего к его ногам, до конца разминки,
словно ребенок куклу, прижимая к груди. Когда команда перед самым стартовым
свистком подкатила к нему в полном составе, не за указаниями, а скорее для
порядка, как бы отсюда, от шатра командира, начиная бой, Рябов поднял
цыпленка над головой.
- Все видите этого желторотого? - хрипло крикнул он.- Так покажем
шведам, чьи это портреты!
Команда дружно грохнула хохотом, потонувшим в общем гвалте.
Шведский комментатор бросился к их загону, пытаясь хоть у кого-нибудь
выяснить, что сказал тренер русских, взметнувший над головой желтого
цыпленка. Операторы успели показать этот жест по телевидению, фоторепортеры-
снять... Назавтра Рябов увидел себя на десятках снимков со вскинутой,
подобно знамени, желтой игрушкой над головой.
Но что будет завтра, Рябова в тот миг не волновало. Ему нужен был
только этот, именно этот миг. И хохот парней перед тяжелой игрой его вполне
устроил.
Рябов небрежно сунул цыпленка массажисту:
- Сохрани! После игры зажарим! Давно не ели цыплят табака!
Игра началась. И уже в первых движениях своих игроков, в первой
яростной борьбе за вброшенную шайбу Рябов почувствовал как бы продолжение
того хохота, которым встретили ребята его слова. Стадион с болеющими за
шведов трибунами был активно настроен против гостей. Рябов знавал такие
трибуны и прекрасно понимал, что разгром соперников - лучший способ
умиротворить безумствующих. Смирившись с бесспорной силой русских, как это
уже неоднократно случалось, даже самые ярые будут изрыгать нечто вроде
одобрения, когда очередная шайба влетит в сетку ворот их любимцев или кто-то
из гостей покажет мастерство, которым при любой предвзятости нельзя не
восхититься.
Рябов еще раз пристально осмотрел зал. Он редко позволял себе это
делать после того, как шайба вброшена, - игра поглощала его целиком. Но
что-то тревожно притягивало внимание вне льда. Наконец он понял.
Там, под огромным табло с яркими лампочками информации, где только что
закончилась холодная пляска латинских букв, пытавшихся изобразить фамилии
русских игроков, время от времени вспыхивал сияющим отсветом, особенно в
момент совпадения работы нескольких репортерских блицев, большой пластиковый