"Анатолий Дмитриевич Голубев. Убежать от себя " - читать интересную книгу автора

Рябов решил несколько выждать, а затем еще раз навестить Шмелева. Но
подошедшая стюардесса попросила его пройти в салон первого класса, плотно
задернув за ним штору.
За удобным столиком сидели Жернов и командир корабля.
- Присаживайся, Борис Александрович, - Жернов показал на место рядом с
собой.- Вот товарищ Шмелев нас сейчас порадует...- Жернов осекся, и Рябов
обратил внимание, что Шмелев как-то сразу постарел и осунулся.
"Значит, дурно!" - невольно екнуло сердце. Шмелев обращался к министру:
- Владимир Владимирович, канадцы передали, что съемка и компьютерный
расчет показали, что у нас лопнули два баллона левой подвески. И, видно,
куском покрышки пробило плоскость крыла. Судя по датчикам, повреждений
жизненно важных узлов, скажем, магистралей горючего, нет. Но лететь нельзя.
Будем садиться в порту отправления. Задача - выжечь как можно больше
горючего. В порту уже готовят специальную полосу. Ничего особо страшного
нет, но повышенная доля риска несомненна. Садиться придется на одну тележку.
Наши ребята такое выполняли при испытательных полетах.
- Как будем с людьми? - спросил Жернов, обращаясь одновременно и к
Шмелеву и к Рябову.- Хоккеисты-то выдержат. Они парни стойкие. А вот
остальные...
- Думаю, - ответил Шмелев, - пока оставим, как есть. Непосредственно
перед посадкой придется сказать правду.- Шмелев усмехнулся.- Ну, не всю
правду, а лишь ту ее часть, которая необходима, чтобы приготовиться к
посадке и принять надлежащие меры...
Шмелев ушел к себе. Они с Жерновым долго сидели молча.
- Пожалуй, пойду к ребятам, Владимир Владимирович, - Рябов от волнения
потер руки.- Боюсь, как бы информация не проникла помимо нас. Я своих орлов
знаю, они, если захотят, узнают о событии раньше, чем событие произойдет.
- Как личное-то ощущение, Борис Александрович? Выкарабкаемся?!
- В смысле не упадем? Поскольку оптимизм от пессимизма отличается
только датой конца света, то считаю, пронесет. Раз пять уже проносило.
Как-то молния врезала по моторам. На двух садились...- без всякого
энтузиазма в голосе сказал Рябов.
Он встал и пошел в свой салон. По настороженному молчанию можно было
судить, что серьезность положения понимают, хотя и не до конца. В минуты
самого обидного проигрыша на него не были устремлены так единодушно глаза
всей команды. Рябов улыбнулся. И услышал легкую волну вздохов облегчения.
"Верят, значит!"
Потеплело на душе, и Рябов, улыбнувшись еще шире, громко, чтобы слышали
посторонние, сказал:
- Уж когда не повезет, так не повезет. Сами на самолет не опоздали, так
теперь эта телега часа на три задержится. А в Москве ждут...
Это была ложь. Явная ложь. Ложь, которую он не приемлел физически. Но
это, как в безвыходной игре, единственный совет - сражаться до конца.
Он плюхнулся в кресло, показавшееся слишком жестким, и, достав бумаги,
принялся их перебирать. Изредка что-то выписывал, время от времени обращаясь
то к одному, то к другому с мелкими вопросами по прошедшим играм, говорил о
предстоящем двухнедельном сборе.
На одних деловитость Рябова действовала подобно новокаиновой блокаде,
снимая страх. Другие, что интеллектом погрубее, реагировали на игру Рябова
недоверчиво. Трушин лишь кивнул в ответ на слова: "После возвращения