"Анатолий Дмитриевич Голубев. Убежать от себя " - читать интересную книгу автора

займемся ускорениями".
После паузы внезапно произнес:
- Если вернемся...
Они встретились взглядами. Рябов увидел в глазах Трушина неприкрытую
тоску. Едва сдержал презрительную улыбку, но взгляда не отвел. Трушин
отвернулся.
Глотов сидел, сжавшись, глядя то на Трушина, то на Рябова, не понимая
смысла их разговора и не желая расставаться с неведением. Чанышев, сосед
Глотова, самый умный из разыгрывающих, по кличке Профессор, склонился над
столиком и что-то лихорадочно писал. Поскольку Рябов, приподнявшись, мог
увидеть, что пишет Чанышев, он так и сделал. Рябов готов был поручиться, что
тот пишет прощальное письмо...
"Прошло тридцать минут после повторного подъема. По словам Шмелева,
летать еще часа четыре, а потом - посадка. И может быть, все..."
Рябов закрыл глаза, откинул спинку кресла. Бумаги, не глядя, сунул в
сетку перед собой.
"И может быть, все... Проклятье! Тогда зачем и недоспанные ночи, и
отказ от житейских удовольствий ради большой цели, которой не суждено
достигнуть? Или достигнут другие, уже без меня. И все повторится - и весна,
и первое свидание с Галиной, ее, конечно, будут звать иначе, - все это будет
без меня. Что же... Я, пожалуй, доволен жизнью. Только маловато прожил...
Как останется Галинка? Сколько раз говорила: брось мотаться по свету! К
сожалению, теперь ее правда..."
Он редко дремал в самолете и при всем желании не смог бы задремать
сейчас, но твердо решил прикинуться спящим. С тревогой вслушивался то в
свист двигателей за бортом, то в хождения по самолету, то в слова, которые
неслись как бы сверху.
"Тогда с молнией... Тоже делали рискованную посадку. В ленинградском
аэропорту, вместо. Москвы... Сели будто на исправной машине. И Сомов, левый
крайний, тогда напился полстаканом водки, которую принял на радостях тут же
в буфете. И потом неделю не мог играть. То ли язва открылась со страха, то
ли водкой опалил..."
Рябов постарался отвлечься, думать о чем-то занятном, радостном, но это
оказалось выше его сил. Голос стюардессы вернул его к действительности:
- Уважаемые пассажиры! Наш самолет идет на вынужденную посадку. Просим
всех выполнить формальные меры безопасности, необходимые в таких случаях.
Пристегнуться ремнями в обязательном порядке. Откинуть спинки свободных
кресел впереди и рассесться так, как укажет стюардесса. Столики просьба
закрыть. Твердые предметы с верхних полок снять. Ноги следует упереть в
спинку переднего сиденья...
Сообщение, наложивши"" на резкое снижение самолета, как бы заставило
повзрослеть видавших виды ребят. Они сосредоточенно выполняли все, что
говорила стюардесса. И только Климов сказал:
- Пропадут луковицы гладиолусов... А ведь голландские...
- Брось трепаться! - прикрикнул на него Рябов. Самолет стремительно
снижался. Показалась земля, вынырнувшая из облаков прямо под крыльями.
Вот-вот, и она ворвется в люки аварийных выходов.
Рябов лишь стиснул кистями подлокотники кресла и наклонил вперед
голову, словно шел в атаку. Каждой клеточкой своего существа он ощутил то
первое, которое могло оказаться последним, прикосновение к земле.