"Анатолий Дмитриевич Голубев. Убежать от себя " - читать интересную книгу автора

качества, а традиция да отношение как к любимчикам держат их в составе. Это
сказывается на игровой мощи команды. Мне уже надоело волочить на себе ярмо
за вторую тройку. Если третья еще зеленая, а вторая уже старая, то что же -
прикажете играть только первой? В то время, когда на скамейке сидят куда
более сильные ребята, наша пенсионная тройка играет... Пусть меня ребята
простят, я имею право это говорить, поскольку сам посидел достаточно,
дожидаясь, когда освободится место...- Он сделал паузу, и она придала еще
большую значимость сказанному- все посмотрели на Рябова.- Так происходит со
всеми... Стареют команды, состаримся и мы...
- Посмотрим, как охотно уступишь ты свое место другому, - не поднимая
головы от блокнота, подал реплику Рябов.
Улыбин смутился:
- Вы меня не сбивайте, Борис Александрович, я и сам собьюсь. Хоть раз
до конца выслушайте, без ехидства вашего и снобизма! Человек же вы, в конце
концов, и должны понимать, что мы тоже люди и у нас есть проблемы, которые
вы должны, обязаны решать по должности своей, если не по человеческому
призванию...- Поняв, что хватил лишку, Улыбин осекся.- И как вывод - второе
звено надо менять, и менять немедленно...
- Второе звено такого же мнения? - серьезно, будто ответ значил для
него что-то, спросил Рябов и посмотрел в сторону второй тройки, даже здесь,
сейчас, сидевшей вместе - многолетняя привычка не расставаться и в
раздевалке.
- Как бы не так! - подал голос Терехов, защитник второй тройки,
неуклюжий дылда, так магически всегда преображавшийся на льду, что Рябов до
сих пор не мог себе ответить, за счет чего происходит такая метаморфоза.-
Улыбину бы только бежать! А мозгами пусть шевелит соперник!
Это был камень в кладку его, рябовской, теории. Старички знали слабину
старшего тренера, и Борису Александровичу вдруг стало стыдно, что Терехов
дал такого петуха, будто на пятаке оставил шайбу сопернику.
- И второе, - словно читая приговор, произнес Улыбин.- Это
бессмысленная, на мой взгляд, погоня за максимальными физическими
нагрузками. Мы, ветераны, еще привычные, но молодые... Неужели вам не ясно,
Борис Александрович, что они едва ноги таскают? Не всем под силу такое
выдержать. Сгорят ребята и пропадут не за понюшку табака.
Молодые недружно закивали головами, чем очень напомнили Рябову
детсадовские собеседования, и, стараясь скрыть усмешку, он спросил:
- А третье?
- Третье касается вас, Борис Александрович. И это, наверное, самое
важное. Мы понимаем, что дисциплина в команде - вопрос важнейший. Но ваш
диктат, при котором попирается элементарное человеческое достоинство, а
игроки сводятся к уровню мебели, стал невыносим. Вы уже забыли, когда
кого-нибудь слушали. Вы слушаете только себя. Вы вещаете. Вам это нравится!
Но вы же умный человек, Борис Александрович, вы не можете не понимать, что и
другим хочется иногда сказать слово, даже если оно заранее покажется вам
глупым. Или вы хотите, чтобы каждый из нас стал молчуном, вроде Терехова? Но
правильно ли это? Сами же учили, что, уча, человек учится дважды. Так почему
же эта теория не распространяется на практику наших повседневных отношений?
- Власти захотелось, Улыбин? Имперские флюиды веют? Мы, мол,
"кормильцы", как хотим, так и гнуть будем? Так?
- Не так...