"Уильям Голдинг. Пирамида " - читать интересную книгу автора

кое-кто счел бы их чуть коротковатыми для совершенства, тем не менее были
в порядке, очень даже подходящие ножки. Для чего подходящие? В случае Эви
это было понятно само собой. Она была наша местная достопримечательность и
каждый представитель сильного пола во всей округе на себе это ощущал.
Возможно, правда, вечная разомкнутость и вывороченность этих губ
объяснялись не столько постоянно возбужденной чувственностью сколько
устройством носика, при всей своей задиристой наглости плохо
оборудованного для скромных дыхательных целей. Она шла - бедра неподвижны,
только ножки переступали ниже колен - в темном облачном колыхании гривы,
женственная, чистенькая, в своей прогулочной униформе - ситцевое платье,
белые носочки, сандалии. Мне покуда не посчастливилось подробно ее
разглядывать при дневном свете, но беглый взгляд меня ознакомил с ее
ресницами. Пробираясь сквозь дождь и тьму в сторону Старого моста, я вдруг
вспомнил кисточки - не тонко заостренные орудия мастера, но кисточки
детства, так жадно теребившие краски, что во все стороны жестко торчали
путаные волоски. Я вспомнил эти воровски отмеченные ресницы, эти кисточки,
так мило дрожавшие вокруг ее глаз, и припустил быстрей. Я и не заметил,
как добежал до Старого моста. В Эви не было ничего от сакральной прелести
Имоджен. Исключительно мирская.
Крутой подъем к лесу заставил меня, однако перейти на шаг и
опомниться. В конце концов, существует ведь Бобби Юэн - со своим мопедом,
престижной школой и фанаберией. Существует и сержант Бабакумб. Вспомнив о
сержанте, я с разгону остановился. Если он узнает, что я целовался с его
дочкой - ну, то есть она меня целовала после полуночи, он свернет мне шею.
Или пожелает поговорить с моими родителями. Неизвестно, что хуже. Сержант
Бабакумб, блюститель ратуши, тюремный попечитель, церковный служка,
городской глашатай и прочая, прочая, каких еще только должностей не
резервировала для него наша выморочная история, - пусть сержант Бабакумб и
смешон в наряде городского глашатая позапрошлого века, но при мысли о том,
что он ее отец, мне представилась могучая грудь, мясистые кулаки и
апоплексическая физиономия с воинственно выпученными глазами. Я вздрогнул,
задавшись древним как мир вопросом: зачем у таких отцов родятся такие
дочери?
Потом - будто она стояла рядом - я втянул ноздрями пахучее веяние, и
сержант обратился в нуль. Я затрусил в гору, мокрые брючины облепляли
голени, с волос капало в глаза. Правда, ветер унялся, унялся и дождь. И
перед тем как нырнуть в межкомельную глубь, я отметил наверху прочисть во
тьме, которую силился прободать месяц. Церковные часы в долине пробили час.
Стало еще светлей, когда я вышел на прогалину подле Оковалочного
пруда. Я различил очертания малолитражки, стоявшей у дальнего от дороги
берега и обведенной водой. Роберт Юэн вышел из тьмы под деревом, стал на
дороге, поджидая меня.
- Олли?
Подойдя ближе, я увидел и услышал, что он дрожит пострашней, чем Эви,
но честно старается этого не замечать. Костистый, тощий, на семь
сантиметров меня выше, он обладал копной рыжих волос и профилем герцога
Веллингтона "Веллингтон Артур Уэлсли (1769-1852) - победитель Наполеона
при Ватерлоо.". Он стягивал на себе плащ. Ниже торчали белые голые
коленки, еще ниже - голени, все в черных разводах, и под разводами - мятые
носки. Одна нога была без ботинка.