"Уильям Голдинг. Пирамида " - читать интересную книгу автора

стал бы это делать в приемной у доктора. Или она вызывала меня на Площадь,
чтоб потом что-то мне сообщить - ну, скажем, на Главной улице? Ей еще
торчать и торчать в приемной. Но она, наверно, как-нибудь вывернется. Все
восхитительней прояснялось одно - Эви Бабакумб назначала мне свидание. Не
Роберту. Мне!
Я прошагал на Площадь и - руки в карманах - стоял и разглядывал небо.
Оно сверкало услужливой синевой. Я ждал, что вот-вот она явится и я пойду
за нею в какой-то подходящий тайник, но минуты тянулись, потом уже еле
ползли, а она не являлась. Явился, наоборот, сержант Бабакумб. Вышагнул
из-под колонн ратуши, вытянулся по стойке "смирно", окинул взглядом вдоль
Площади, на церковь. С медным колокольцем в руке, в одежде городского
глашатая - башмаки на пряжках, белые бумажные чулки, синий сюртук, плоеный
бумажный воротник, красные бриджи, красный жилет и синяя треуголка.
Встряхнул колокольцем, грозно оглядел церковную башню. И завопил:
- Эй! Эй! Утеря. На Бакалейной улице, между часовней и Бакалейным
тупиком. Крест золотой на цепочке. Выбиты буквы Э. и Б. И надпись: Амыр
винзит омины "Amor vincit omnia - любовь побеждает все (лат., искаж.).
(Прим. перев.)". Харантировается вознахраждение.
Снова тряхнул колокольцем, взметнул треуголку к небу и верноподданно
рявкнул:
- Хоссподи, короля храни!
Надел свою шляпу, повернул направо и прошагал предписанным
семидесятисантиметровым шагом на угол Мельничной, чтобы все повторить
сначала. Э. Б.! Эви Бабакумб! Я понял все. Крестик должен быть найден и
возвращен в глубочайшей тайне. Ни звука о лесах и прудах. О танцульке в
Бамстеде, возможно, тоже ни звука. Я точно знал, что мне делать.
С моим талантом к долгим глубоким расчетам, который впоследствии
столь пригодился отечеству, я проанализировал ситуацию. Эви нужен ее
золотой крестик. Мне нужна Эви. Возвращение на то место, где она оказалась
столь доступной для Роберта, сулило решение проблемы нам обоим. Она,
скрытница, могла тихой сапой отправиться туда сама. Мой тонкий замысел
строился на том, чтобы оказаться там с нею одновременно. Я знал расписание
доктора Юэна как свои пять пальцев. Знал, что Эви всегда может приврать,
что задержалась якобы навести порядок, проверить картотеку. Вправе, между
прочим, даже сослаться на чей-то тяжелый случай для прикрытия
собственного. Ведь если кто-то, гуляя по лесу, ненароком наткнется на
посверкивающий между сучьями крестик и преподнесет его сержанту Бабакумбу,
она схлопочет такой фонарь, перед которым померкнут все звезды. Ей даже,
если слухи не высосаны из пальца, грозит сержантский армейский ремень с
пряжкой и в медных наклепках. При мысли об этом ремне и открывавшейся
возможности спасти от него Эви меня, как я ни был натянут и возбужден,
кольнуло благородное сочувствие.
Я прошел коридором к своему велику. Скатился по Главной улице и
проехал по Старому мосту со всей осторожностью, потому что сержант
Бабакумб теперь уже там оглашал свой текст. Я затолкал велик на горку,
потом скатил к пруду.
Все было то же, да не то. Вода была тихая. Лес тоже тихий, только
гудел и жужжал под солнцем. Зеленая рябь, сверканье стрекоз подергивали
воду, кружила, выплясывала мошкара. Я втащил велик по изволоку от пруда и
привалил к гигантскому дубовому комлю. Осмотрел все кругом, потом обшарил