"Уильям Голдман. Марафонец " - читать интересную книгу автора

понимаете, этот пистолет сейчас у меня. Брат добыл его для меня, ему тогда
было двадцать. Когда и мне разрешили по закону, я начал упражняться. Теперь
я метко стреляю.
Они остановились перед красивым зданием, у входа в которое стоял
швейцар.
- Зачем это?
- Не знаю. Я надеялся, что Маккарти будет еще жив. Я ведь думал тогда
так: физически я не силен, сами видите, не тяжеловес, а было бы очень
здорово шлепнуть пару мерзавцев до того, как они шлепнут тебя. Теперь я
храню пистолет, потому что он мой, потому что он отцовский. Не знаю, зачем
я его храню. Всего хорошего, профессор. - Леви повернулся, собираясь уйти.
- Том.
Боже, он назвал меня Томом!
- Да, сэр?
- Почему ты не ответил, что цитата из Теннисона? По твоему лицу было
видно, что ты знал.
- Испугался.
Бизенталь кивнул.
- Да, я устрашаю людей, но я и старался добиться этого эффекта. Аки
лев рыкающий...
Леви взглянул на Бизенталя. Он смущен, подумал Леви, потому и
запнулся.
Затем слова Бизенталя вырвались залпом:
- Я плакал в тот день, Том, когда он умер. Я хочу, чтобы ты знал это.
- Всем нам в тот день было невесело, - ответил Леви.


6

Сцилла стоял у входа во дворец и смотрел вдоль Принцесс-стрит. Темнело
быстро, но Принцесс-стрит оставалась такой же прекрасной, ничто в Эдинбурге
не могло сравниться с ней, да и во всей Шотландии и Британии, и в Европе,
да, пожалуй, на всем этом и даже на том свете. Она - дар Всемогущего, он
будто бы специально собрал лучшие магазины с Пятой авеню и расставил их
здесь, вдоль Центрального парка, но затем, не удовлетворенный обыкновенной
зеленью, воздвиг посреди парка огромный холм высотой в сотни футов,
увенчанный великолепным пряничным дворцом. Если уж выбирать себе улицу для
последнего часа, лучше Принцесс-стрит не сыскать.
Хватит думать о последнем часе.
Но Сцилла не мог с собой ничего поделать. Он стоял на пронизывающем
ветру, любуясь огнями чудесных магазинов, которые напоминали о роде
человеческом, точнее, о его отсутствии. Правая рука побаливала, швы жгли
огнем.
Робертсон опаздывал. Можно было не беспокоиться, если бы опаздывал
кто-то другой. Но Робертсон славился своей пунктуальностью. Если ты сидел в
Лондоне, а он звонил из Бейрута и говорил: "Встретимся во вторник в 2.30,
на горе Эверест, северный склон, на полпути к вершине", то тебе придется
искать уважительную причину, если прибудешь к месту без двадцати три.
Надо надеяться, задерживается он по безобидной причине; может, машина
застряла в пробке или колесо спустило. Вся Принцесс-стрит была на виду,