"Оливер Голдсмит. Векфильдский Священник. История его жизни, написанная, как полагают, им самим" - читать интересную книгу автора

простотой. Он беден, и сам виноват в своей бедности, ибо у него нет ни
стремления стать независимым, ни навыка к какому-нибудь полезному ремеслу.
Тайная причина побудила меня высказаться, быть может, с большей
суровостью, чем следовало, и Софья тотчас мягко меня упрекнула.
- Как бы ни заблуждался он прежде, - сказала она, - нынешние его
обстоятельства, мне кажется, должны были бы оградить его от нареканий. За
былые свои безрассудства он и без того наказан тем, что так беден. И не вы
ли сами, батюшка, учили нас, что не следует лишний раз бичевать того, на
кого провидение и так обрушило карающую руку?
- Твоя правда, Софья! - воскликнул мой сын Мозес. - И у одного из
древних писателей находим мы великолепный пример подобной жестокости в лице
деревенского невежды, который пытается освежевать Марсия, после того как,
согласно преданию, с него уже содрали кожу. К тому же я вовсе не уверен, что
нашему бедняку так уж худо, как вы, батюшка, думаете. О чувствах других
людей не следует судить по себе. Каким бы мрачным не представлялось нам
жилище крота, сам зверек, в нем обитающий, находит свои хоромы достаточно
светлыми. И сказать по чести, я не приметил, чтобы гость наш особенно
тяготился своим положением, - право же, Софья, всякий раз, как я видел его
беседующим с тобой, мне казалось, что я вижу самого счастливого человека на
свете.
Слова эти, произнесенные без какой-либо задней мысли, тем не менее
вызвали на щеках Софьи румянец, и для того, чтобы скрыть его, она стала
смеяться, уверяя брата, что даже не расслышала толком, о чем говорил ей
гость, но что он, должно быть, и в самом деле некогда был блестящим молодым
человеком. Горячность, с какой она оправдывалась, и самый ее румянец не
совсем пришлись мне по сердцу, однако я решил не давать воли своей
мнительности.
Так как помещик обещал прийти на следующий день, жена отправилась
готовить олений паштет; Мозес погрузился в книгу, а я занялся с малышами;
дочери тоже не сидели сложа руки; я долго наблюдал, как они что-то такое
варят на огне. Я полагал, что они решили помочь своей матушке. Но малютка
Дик шепотом сообщил мне, что они готовят туалетную воду. Питая предубеждение
против всех этих притираний и снадобий, ибо мне точно известно, что, нимало
не улучшая цвет лица, они, напротив, для него губительны, я неприметно
пододвинул свое кресло к камину, схватил кочергу и начал ворошить ею дрова
якобы для того, чтобы поправить огонь, и вдруг, как бы невзначай, перевернул
весь состав - приготовить его заново они бы уже не успели.

ГЛАВА VII
Столичный остряк. Самый последний тупица может показаться
занимательным в течение одного-двух вечеров

На другой день мы ждали к себе мистера Торнхилла, и можно вообразить,
какие были произведены опустошения в кладовой: не хотелось ударить в грязь
лицом! Жена и дочки, разумеется, пожелали предстать перед гостем в самом
радужном своем оперении. Мистер Торнхилл прибыл в сопровождении двух
приятелей, псаря и собственного капеллана. Своим многочисленным слугам,
чтобы не обременять нас, он приказал отправиться в ближайший трактир. Но
жена, обуреваемая гордыней, пожелала распространить свое гостеприимство
также и на слуг - вследствие чего, замечу кстати, в течение последующих трех