"Ярослав Голованов. Заводная обезьяна ("Канун великого старта" #2)" - читать интересную книгу автора

отломить от брикета кусочек и съесть, вкусно и сильно сжевать, чтобы
запищало за ушами. И он улыбнулся деду Резнику и хлопнул Голубя по спине:
"Нажимай". Теплое чувство неосознанной благодарности к этим людям и даже
какой-то влюбленности в них стыдливо искало у Юрки выхода в этих улыбках и
шлепках. Он чувствовал: что-то, что выше любых союзов родства и крови,
связывало их сейчас.
Сушильные аппараты дышали жаром. Скинули робы, а потом Сергей с Юркой
даже майки. На блестящих от пота телах мучная пыль темнела, струилась
зеленоватыми подтеками, жгла кожу. Когда включали пресс и была минута
передышки, они подходили к бачку и пили солоноватую газировку. О, как это
вкусно - газировка у сушильных аппаратов в полдень на траверсе мыса Пальмас,
что-то около пяти градусов северной широты!..
После каждой загрузки дед Резник ставил мелом на дверце пресса крестик,
а они все грузили и грузили и таскали на весы брикеты, и на дверце все
прибавлялись эти крестики, - ну, прямо целое кладбище. Они старались не
смотреть на них и не считать, но украдкой считали и грузили, грузили снова и
снова, пока вдруг не увидели рядом с прессом бригадира Путинцева и Путинцев
сказал, что смене его пора заступать, а им самое время идти обедать.
Дед громко пересчитал заметины. Десять.
- Шабаш,- сказал дед.
- Тысяча шестьсот верных, - закричал Юрка,- то тысяча семьсот!..
- Не лезь в чужое дело,- перебил дед,- Вон у нас мастер считать. - И он
улыбнулся Голубю.
Голубь сплюнул, промолчал. Зыбин сказал Путинцеву:
- Ну, Коля, теперь, как в песне: старикам почет, молодым - дорога...

Когда это началось? Пожалуй, с того случая на ТЭЦ, когда провалили
подготовленного им парторга... Нет, наверное, еще раньше, когда на
силикатном этот чубатый закричал на весь цех: "Это мы в газетах читали,
грамотные! А если по существу..." - и понес. Не было такого никогда.
Чего-чего, а собраний он повидал! Раньше, бывало, собрание как собрание.
Приедешь, поприсутствуешь, поговоришь с народом. А теперь странно как-то. Не
поймешь, ты ли с ними говоришь или они с тобой... Ну, в общем-то, он,
конечно, понимает: дух времени, так сказать. Да и как можно не понять? Что ж
он, против ленинских принципов руководства, коллегиальности или там
инициативы масс? Ни боже мой! За все двумя руками готов голосовать. Да и как
от жизни может отстать? Не он, что ли, делал сам эту жизнь, вот этими своими
руками?! Но одно дело - ленинские принципы, а другое дело - панибратство.
Одно дело - инициатива, другое - партизанщина и демагогия. Коллективизм
коллективизмом, но ведь такой бывает коллективизм, что на шею сядут. А
пережитки? А родимые пятна? Ведь есть же они! Вот Зыбин... Кажется, куда уж,
не при царе родился...
Мысли Николая Дмитриевича снова вернулись к траулеру.
Халтуры много. Все норовят тяп-ляп, на соплях. На соплях в коммунизм не
въедешь. Трал потеряли - и хоть бы что, как с гуся вода. Твердая нужна рука.
Вот ударить бы за трал рублем или этими... как их, фунтами этими, валютой,
небось, все кораллы мигом бы со дна исчезли. Знаем мы эти "кораллы", не
маленькие! Науку крутят, телеграммы академикам шлют. Наука - вещь, конечно,
хорошая, никто не спорит. Но что ж он, не понимает, для чего эти телеграммы?
Защитничков себе в Москве ищут...