"Джон Голсуорси. Из сборника "Моментальные снимки"" - читать интересную книгу автора

На следующий день после премьеры пьесы "Проскочили пороги", которую
ставила заезжая труппа на Восточном побережье, актер Гилберт Кейстер,
игравший в последнем акте доктора Доминика, в полдень вышел на прогулку из
пансиона, где он поселился на время гастролей. Кейстер почти полгода был "не
у дел", и хотя он знал, что четыре фунта в неделю не сделают его богачом,
все же в его манерах и походке появились некоторая беспечность и
самодовольство человека, получившего наконец работу.
У рыбной лавки Кейстер остановился и, вставив в глаз монокль, с легкой
усмешкой стал разглядывать омаров. Целую вечность он не лакомился омарами!
Помечтать об омарах можно и без денег, но этого эфемерного удовольствия
хватило ненадолго, и Кейстер пошел дальше. У витрины портного он снова
остановился. Здесь он живо вообразил себя в костюме из того добротного
твида, что лежал на окне, и одновременно в стекле витрины увидел себя в
коричневом выцветшем костюме, который остался у него от пьесы "Мармедьюк
Мандевиль", поставленной за год до войны. Солнце в этом проклятом городе
светило слишком ярко и безжалостно обнажало вытертые петли и швы, лоснящиеся
локти и колени. И все же Кейстер испытывал некоторое эстетическое
удовольствие, глядя на отражение стройной фигуры мужчины, который долгое
время ел только раз в день, с моноклем, вставленным в приятный карий глаз, и
в велюровой шляпе - трофее, доставшемся ему после спектакля "Воспитание
Саймона" в 1912 году. Стоя перед окном, Кейстер снял шляпу, ибо она скрывала
нечто новое, к чему он еще не знал, как отнестись, - meche blanche {Седая
прядь (франц.).}. Что это: достижение или начало конца? Седая прядь была
зачесана назад и очень выделялась среди темных волос над смуглым лицом,
которое сам Гилберт Кейстер всегда с интересом изучал. Говорят, седина -
следствие атрофии чего-то в нервной системе или потрясения, результат войны
или недостаточного питания тканей. Правда, седина облагораживает... но все
же...
Кейстер пошел дальше, и ему показалось, что мимо промелькнуло знакомое
лицо. Он оглянулся и увидел, что на него смотрит франтовато одетый человечек
с веселым, круглым и румяным лицом херувима - такие лица бывают у,
постановщиков любительских спектаклей.
- Черт возьми, да это же Брайс-Грин!
- Кейстер? Ну, конечно, это вы! Не встречал вас с тех самых пор, как вы
ушли от нас. А помните наш балаган? Сколько было потехи, когда мы ставили
"Старого ворчуна"! Честное слово, рад видеть вас! Вы заняты? Идемте,
позавтракаем вместе.
Брайс-Грин, состоятельный человек и меценат, был душой общества на этом
приморском курорте.
- С удовольствием, - сказал Кейстер медленно, с легкой небрежностью.
А внутренний голос торопливо подсказывал: "Эге, мой милый, тебя,
кажется, сейчас покормят!"
Они шагали рядом, один - элегантный, хотя и сильно потрепанный, другой
- кругленький, одетый с иголочки.
- Вам знакомо это заведение? Зайдемте сюда! Филлис, два коктейля и
бутерброды с икрой. Это мой друг, мистер Кейстер. Он выступает здесь. Вам
следует посмотреть его на сцене.
Девушка, подававшая коктейли и икру, с любопытством подняла на Кейстера
голубые глаза. Ах, как это ему было приятно! Ведь он полгода не играл.
- Ну, какая это роль! - протянул он небрежно. - Я согласился на нее