"Джон Голсуорси. Последнее лето Форсайта" - читать интересную книгу автора

протянутую руку, словно застывшую в прощальном привете.
Он медленно направился к своему номеру. Каждый раз ему давали другой,
и он не мог привыкнуть к этим "шикарным" спальням с новой мебелью и
серо-зелеными коврами в палевых розах. Ему не спалось, эта несчастная
хабанера все стучала в голове. Он никогда не владел французским достаточно,
чтобы разобрать все слова, но смысл их знал, если только в них вообще был
смысл; цыганская песенка, дикая, непонятная! Впрочем, есть в жизни чтото,
что опрокидывает все наши труды и планы, заставляет людей плясать под свою
дудку. И он лежал, вглядываясь запавшими глазами в темноту, где царило
непонятное. Думаешь, что держишь свою жизнь в руках, а оно подкрадывается к
тебе, хватает тебя за шиворот, толкает туда, толкает сюда, а потом, чего
доброго, задушит до смерти! Так, вероятно, оно хватает и звезды, сталкивает
их носами и расшвыривает; никак не устанет играть свои шутки! Пять
миллионов людей в этом дурацком громадном городе, и все они во власти этой
силы - Жизни, как кучка сухих горошинок, которые прыгают по доске, когда
ударишь по ней кулаком. Ему-то, положим, немного времени осталось прыгать,
глубокий долгий сон пойдет ему на пользу.
Как жарко тут в городе! Как шумно! Лоб у него горел; она поцеловала
его как раз туда, где всегда беспокоило, будто знала верное место и хотела
утешить. Но вместо этого от прикосновения ее губ осталось чувство горестной
растерянности. Никогда раньше она не говорила таким голосом, никогда не
делала этого прощального жеста, не оглядывалась на него, уезжая. Он встал с
постели и отдернул занавеску; окна выходили на реку. Было душно, но от вида
протекающей мимо водной шири, спокойной, вечной, ему стало легче. "Самое
главное, - подумал он, - не надоедать людям. Буду думать о моей детке и
засну". Но еще не скоро жара и шум лондонской ночи сменились короткой
дремотой летнего утра. И старый Джолион почти не сомкнул глаз.
Когда на следующий день старый Джолион добрался домой, он вышел в
цветник и с помощью Холли, которая очень нежно обращалась с цветами, собрал
большой букет гвоздики. Он сказал ей, что они для "дамы в сером", но имя
все еще было в ходу между ними; и поставил их в вазу у себя в кабинете, где
намеревался атаковать Ирэн, как только она приедет, по вопросу о Джун и
дальнейших уроках. Благоухание и краски помогут! После завтрака он прилег,
так как очень устал, а она должна была приехать со станции только в четыре.
Не с приближением этого часа он стал беспокоиться и пошел в классную,
выходившую окнами на дорогу. Шторы были спущены, Холли и мадемуазель Бос,
укрывшись от зноя душного июльского дня, занимались шелковичными червями.
Старый Джолион питал врожденное отвращение к этим методичным созданиям,
цветом и формой головы напоминавшим ему слонов, прогрызавшим столько дырок
в красивых зеленых листьях и пахнувшим, по его мнению, прескверно. Он сел
на обитый ситцем диван у окна, откуда была видна дорога и где было не так
душно; и пес Балтазар, который одобрял ситец в жаркие дни, вскочил на диван
с ним рядом. На пианино был надет лиловый чехол, почти серый от времени, и
стоявшая на нем ранняя мята наполняла классную своим запахом. Несмотря на
прохладу комнаты, может быть, благодаря этой прохладе, биение жизни
угнетающе действовало на ослабевшие чувства старого Джолиона. Каждый
солнечный луч, проникавший сквозь щели, дразнил своим блеском; от собаки
очень сильно пахло; одурял аромат мяты, шелковичные черви, выгибавшие
серо-зеленые спинки, были живыми до ужаса; и темная головка Холли,
склоненная над ними, ярче обычного отливала шелком. Поразительная, до