"Агустин Гомес-Аркос. Ана Пауча " - читать интересную книгу автора

случай и я обретала полную свободу, во всей дерене не оставалось ни одного
существа мужского пола. За исключением Грошового Короля, но я, помнится, уже
сказала, что ненавижу петухов. Не обращаю внимания даже на шумиху, которую
они поднимают, чтобы возвестить начало дня.
Мои одиннадцатый, десятый, девятый, восьмой и седьмой отцы, с которыми
я ссорилась, как и все сестры, замученные бессовестными братьями, один за
другим переженились и покинули отчий дом, ушли жить на сторону со своими
женами, одни в глубь страны, где стали земледельцами, другие в разные
рыбачьи деревни, где вошли в свои новые семьи. Но шестой, пятый, четвертый,
третий, второй и первый (этот такой же самодовольный петушок, как и Грошовый
Король) в свою очередь мужали и становились все более требовательными. Да, в
ту пору они уже накрепко забыли о своем суеверном долге защищать меня,
потому что я, как никогда, расцвела, и, точно настоящие рабовладельцы,
заставляли меня, как, впрочем, и мать, гнуть на них спину. Я стала выпускать
коготки. Когда они требовали две чистые рубашки в неделю (вот уж причуда!),
я расплетала свои косы и принималась спокойно расчесывать волосы. Наши крики
были слышны даже на берегу, но верх чаще всего одерживала я. Кончилось тем,
что все они уехали кто в Каталонию, кто в Страну басков, кто в Астурию, и
стали работать на заводах, на доменных печах, в угольных шахтах. А один из
них, второй, умер совсем молодым, он харкал черной кровью, так написал нам в
письме его товарищ по работе. Мы узнали об этом незадолго до моего
замужества. Другие умерли позже, на войне. А некоторые просто от старости. К
счастью, я не была на их похоронах, ведь мы, рыбаки, не очень-то любим
ездить в чужие нам земли, в глубь страны. Там и люди, и животные, и растения
совсем иные, не такие, как у нас. Там мы чувствуем себя чужеземцами. Ну а
оплакать-то их я оплакала, о чем тут говорить. Я никогда не забывала, что,
когда была маленькой, они все меня любили, как биение собственного сердца. Я
была их "маленькой Аной", которую любой ценой нужно было защищать от
зловещего предзнаменования смертного дождя.

Ана - девушка.
Мой настоящий отец уже слишком стар, чтобы одному управляться с лодкой
(тоже слишком старой). Он нанял работника. Скорее даже напарника, потому что
тот сразу же поселился у нас, в рыбацких семьях так обычно принято.
Педро Пауча - последний в своем роду, имя которого приговорено сгинуть
с лица земли. Его предки уже когда-то переплыли через океан в Америку (с
Христофором Колумбом, утверждал он), и, следуя этой своего рода семейной
традиции, отец закончил жизнь китобоем в далеком море на севере Европы, где
умер естественной смертью. Эти слова естественной смертью наверняка
подтверждали, что он умер в море, к чему стремятся все моряки.
Я делаю вид, будто не слушаю его рассказа, потому что мне досадно,
когда он обращается не ко мне, но сама прямо-таки впитываю в себя каждое его
слово.
Он не смотрит на меня (даже по прошествии многих месяцев). Похоже, он и
не замечает, что я здесь. А я - маленькая, щуплая, одни глаза, косы да
груди, - вне всякого сомненья, здесь. И как-никак именно я стираю и глажу
его рубашки, штопаю ему носки. Он, правда, довольствуется одной рубашкой от
воскресенья до воскресенья. Я бы охотно стирала и гладила для него десять
рубашек в неделю. Пятнадцать. Однако он столько не просит.
Иногда он говорит мне "доброе утро". Не "доброе утро, Ана". Просто