"Витольд Гомбрович. Космос" - читать интересную книгу автора

вообще вся семья, надо было спихнуть, наконец, хотя бы один экзамен, а кроме
того, вырваться, уйти куда-нибудь подальше, попробовать перемен. Я поехал в
Закопане, иду Крупувками, раздумываю, где бы сыскать недорогой пансионатик,
а навстречу Фукс, рыжемордый, лупоглазый и блеклый блондин с апатичным
взглядом, но он мне рад, и я ему рад: как дела, что здесь делаешь, ищу
комнату, я тоже, у меня есть адресок, - сказал он, - одной усадьбочки, там
дешевле, но только далеко, почти в деревне. И вот мы идем, штанины, каблуки
в песке, дорога и зной. Я смотрю вниз, земля и песок, блестят камешки,
раз-два, раз-два, штанины, каблуки, пот, пелена перед глазами, уставшими еще
в поезде, и это движение снизу, и ничего, кроме наших шагов.
Он остановился.
- Отдохнем?
- Далеко еще?
- Близко.
Я осмотрелся и увидел то, что должен был увидеть, и чего мне видеть не
хотелось, слишком часто я это видел: елки и заборы, сосны и домишки, сорняки
и травы, канавы, стежки-дорожки, поля и грядки и печные трубы... воздух... и
все сверкает на солнце до потемнения в глазах, до черноты: черные деревья,
серая земля, приникшие к земле зеленые растения - все черное. Собака
залаяла, Фукс свернул в кусты.
- Здесь прохладнее.
- Идем.
- Погоди. Давай передохнем.
Он слегка углубился в кусты, где взгляду открылись закутки и ложбинки,
притаенные в тени сосновых ветвей, оплетенных орешником. Я вгляделся в хаос
листьев, веток, световых пятен, уплотнений, просветов, выпуклостей, уклонов,
изгибов, округлостей, черт те чего, в изменчивое пространство светотени,
которое подступало и откатывалось, замирало, набухало и, что еще там,
поддавалось, размыкалось... растерявшийся, весь в поту, я ощущал снизу
землю, черную и голую. А там, в зарослях, что-то виднелось - что-то
выделялось, инородное и специфичное, хотя и неопределенное... мой спутник
тоже к этому присматривался.
- Воробей.
- Ага.
Это был воробей. Воробей висел на проволоке. Повешенный. С подвернутой
головкой и раскрытым клювиком. Он висел на тонкой проволоке, прикрученной к
ветке.
Такая странность. Повешенная птица. Повешенный воробей.
Такая эксцентричность, которая вопияла здесь во весь голос и
свидетельствовала о руке человеческой, забравшейся в эти заросли, - но кто?
Кто повесил, зачем, какая могла быть причина?... продирался я сквозь
путаницу мыслей в этой чащобе, изобилующей миллионом комбинаций, а тряская
езда железной дорогой, ночь, лязгающая поездом, недосыпание, воздух, солнце
и марш сюда с этим Фуксом и Яся, мать, скандал о письмом, "бойкот предку",
Роман, наконец, неприятности с шефом у Фукса на работе (он об этом
рассказывал), канава, рытвины да ухабы, каблуки, штанины, камешки, листья и
вообще все потянулось внезапно к этому воробью, как ползущая на коленях
толпа, а он воцарился, диво дивное... и царствовал здесь, в этом закутке.
- Кто же его повесил?
- Ребенок, наверное.