"Витольд Гомбрович. Космос" - читать интересную книгу автора

А сопровождалось все это забывчивостью. Ничего удивительного,
чрезмерное сосредоточение внимания на одном объекте ведет к рассеянности,
этот объект заслоняет собой все остальное, всматриваясь в одну точку на
карте, мы понимаем, что из нашего внимания ускользают другие. Я,
засмотревшись на сад, на небо, на сдвоенность губ относительно губ, ведь
знал, знал же, что от меня что-то ускользает... что-то важное... Фукс! Куда
он подевался? "Забавляется игрой в детектива"? Как бы это скандалом не
кончилось! Я уже жалел, что поселился с этим почти незнакомым мне рыбьим
Фуксом... но передо мной был садик, деревца, дорожки, переходящие в пустырь
с кучей кирпича, до самой стены, чрезмерно белой, только на этот раз все это
показалось мне видимым знаком того, чего я сейчас не видел, другой стороны
дома, где тоже был маленький садик, потом забор, дорога, за ней заросли... и
магнетизм звездного сияния совпал для меня с притягательностью повешенной
птицы. Неужели Фукс был там, рядом с воробьем?
Воробей! Воробей! Собственно ни Фукс, ни воробей не представляли для
меня никакого интереса, губы, понятное дело, были намного интереснее... так
мне подумалось при моей рассеянности... ну, я и оставил воробья, чтобы
сосредоточиться на губах, вот тут-то и началась изнурительная игра в
своеобразный теннис: воробей перебрасывал меня губам, губы - воробью, я
оказался между воробьем и губами, одно заслоняло другое, и я поспешно, будто
теряя их, подлетал к губам и уже понимал, что за этой стороной дома есть
другая сторона, за губами в одиночестве висит воробей... А самое неприятное
заключалось в том, что воробья не удавалось разместить с губами на одной
карте, он был совершенно вовне, из другой сферы, случайный и даже нелепый...
так что же он на глаза-то лезет, какое право имеет!.. О-хо-хо, не было у
него этого права! И чем менее правомерно что-либо, тем сильнее оно липнет,
настойчивее наседает и труднее отвязывается, если у него нет права, то тем
серьезнее его претензии!
Я еще с минуту постоял в коридоре, между воробьем и губами. Потом
вернулся в комнату, лег и быстрее, чем этого можно было ожидать, заснул.
Утром, достав книги и бумаги, мы взялись за работу, - я не спросил его,
что он делал ночью, не хотелось мне вспоминать и собственные приключения в
коридоре, я был похож на человека, который наговорил в аффектации лишнего, а
теперь ему как-то не по себе, да, не по себе мне было, но и у Фукса был
довольно потерянный вид, он молча принялся за свои расчеты, трудоемкие, на
несколько страниц и даже с логарифмами, цель этих расчетов заключалась в
разработке системы игры в рулетку, и, ни на мгновение не сомневаясь во
вздорности и невозможности такой системы, он тем не менее отдавал этому
занятию все силы потому, в сущности, что ему больше нечего было делать,
выбора в этой безнадежной ситуации не оставалось, через две недели у него
кончался отпуск, и его ожидали возвращение в контору и Дроздовский, который
будет совершать сверхчеловеческие усилия, чтобы не смотреть на него, и тут
уже ничего не поделаешь, потому что если даже он самым усердным образом
будет выполнять свои обязанности, то и усердие его окажется невыносимым для
Дроздовского... Он зевал, не закрывая зева, глаза превратились в щелочки, и
даже на жалобы и стенания его не хватало, он только равнодушно был таким,
каким был, и все, что он мог, это поддакивать мне на тему моих семейных
неурядиц: вот именно, сам понимаешь, каждому свое, тебе тоже достается, черт
подери, да, скажу я тебе, хреновина, пошли в задницу!
После полудня мы съездили автобусом на Крупувки, уладили кое-какие