"Витольд Гомбрович. Космос" - читать интересную книгу автора

не выдержал и спросил:
- Ну и что?
Тогда она сказала, что один из жильцов, которых она пускала в Пултуске,
был чахоточный, ему нужно было три раза в день подавать сметану, "до
омерзения"... и вышла. Что все это значило? Какой в этом смысл? Что крылось
за этим? А стакан? Почему вчера я обратил внимание на стакан в гостиной, под
окном, на столе с двумя катушками, лежащими рядом, - почему я взглянул на
него, когда проходил мимо, - стоило обращать внимание или нет, - может,
сойти вниз, еще раз посмотреть, проверить? Фукс тоже должен был все тайком
проверять, изучать, осматривать, анализировать, он также был нацелен на
мелочи... измельчен - глупо измельчен. Да, Фукс... но у него не было и сотой
доли тех причин, что у меня...
Лена, как кровь, циркулирующая среди этого вздора!
Я не мог избавиться от ощущения, что за всем этим кроется Лена,
стремящаяся ко мне, напряженная в своем робком и тайном порыве... Я почти
видел ее: бродит по дому, рисует на потолках, переставляет дышло, вешает
палочку, складывает из разных предметов фигуры, крадучись вдоль стен, таясь
по углам... Лена... Лена... рвущаяся ко мне... молящая, возможно, о помощи!
Нонсенс! Да, нонсенс, но, с другой стороны, разве могло быть так, чтобы две
аномалии - эта "связь" губ и эти знаки - не имели ничего общего? Нонсенс.
Да, нонсенс, но могло ли быть полным бредом нечто столь упорно засевшее во
мне, как это извращение Лены губами Катаси? Ужинали мы только с Кубышкой,
так как Лена поехала с мужем к знакомым, Леон был на бридже, у Катаси в
воскресенье выходной, и она ушла сразу после обеда.
Ужин, окрашенный неумолчным голосом Кубышки, - это, видно, издали
заразил ее Леон - и только о жильцах, что, мол, с жильцами всю жизнь, вы,
господа, понятия не имеете, тому поесть, тому постель, тому клизму, тот с
печкой, о печке... я едва слушал, что-то там "с девками"... "бутылка за
кроватью, уже почти на смертном одре, с бутылками"... "я ему говорю, капризы
капризами, а шарфик там, куда вы положили"... "все нервы вымотали, замучили,
что я, каменная?"... "мерзость, прости, Господи"... "с грязью наказание
Господне, Иисусе Христе"... ее глазки следили за тем, как мы ели, ее бюст
опирался на стол, а на локте пупырчатая кожа переходила в фиолетовую
красноту, как на потолке волдыри основного залива в бледную желтоватую сыпь
островов... "Если бы не я, они бы все перемерли"... "иногда ночью он так
стонал"... "ну, Леона перевели, и мы наняли..." Она была похожа на свой
потолок, за ухом у нее было что-то вроде затвердевшего волдыря, и там
начинался лес, волосы, сначала два-три как бы волосяных кольца, потом лес,
черно-серый, густой, вьющийся и перевивающийся, местами пряди, местами
космы, далее гладко, уклон, неожиданно белая и очень нежная кожа на загривке
и тут же морщина, как след от ногтя, и покраснение, будто с пятна над
плечами, у края кофты, начиналась несвежесть, как бы изношенность,
пропадающая под кофтой и там, под кофтой, протянувшаяся к новым коростам,
новым приключениям... Она была как потолок... "А как мы жили в Дрогобыче"...
"ангина, потом ревматизм, камни в почках"... Она была, как потолок,
необъятна, неописуема, неистощима в своих островах, архипелагах,
материках... После ужина мы дождались, когда она пошла спать, и около десяти
часов приступили к операции.
Каких же призраков мы вызывали своими действиями?
Форсирование двери в комнатке Катаси не представляло особых сложностей,