"Витольд Гомбрович. Космос" - читать интересную книгу автора

Но мое раздражение вскоре обернулось удовлетворением. Ведь она, прошу
понять меня правильно, оказалась слишком незначительной даже по сравнению с
котом и этого стыдилась, я был уверен, стыдилась кота! Ах! Слишком мелкая
для всего, на вершок меньше, чем это необходимо, она годилась только для
любви, ни для чего больше, и поэтому стыдилась кота... она знала, что все, к
ней относящееся, должно иметь привкус любви... и хотя она не догадывалась -
кто - но ведь кота она стыдилась, потому что кот был ее котом и имел к ней
отношение...
Но ее кот был и моим котом, мною задушенным. То есть он был нашим общим
котом.
Блевать иль наслаждаться?
Леон спросил:
- Вам ничего не известно? Кто, как? Вы ничего не заметили?
- Нет, я ничего не заметил, вчера гулял до поздней ночи, вернулся
далеко за полночь, вошел прямо через крыльцо, понятия не имею, висел тогда
уже кот или нет. - По мере произнесения этих лживых слов мне все больше
удовольствия доставляло вводить их в заблуждение, я уже не с ними, я против
них, на той стороне. Как если бы кот перебросил меня с одной стороны медали
на другую, в иную сферу, где властвовали тайны, в сферу иероглифов. Нет, я
был не с ними. Меня разбирал смех при виде Фукса, занятого активными
поисками следов под стеной и выслушиванием моих лживых показаний.
Я знал тайну кота. Я был виновником.
- Повесить! Где это видано, кота вешать! - в ярости закричала Кубышка и
притормозила, будто в ней что-то сломалось.
Из кухни вынырнула Катася и пошла к нам через грядки. Ее "манерные"
губки приближались к кошачьей пасти, - и я почувствовал, что она шла и
ощущала на себе нечто родственное этой пасти, и я испытал внезапное
удовлетворение, будто мой кот еще основательнее обжился на той стороне. Губа
приближалась к котяре, и у меня рассеялись все сомнения в связи с ее
фотографией, такой невинной, она приближалась со скользким вывертом,
ущербная и мерзкая, наблюдалось странное сходство в свинстве - и нечто вроде
ночной темной дрожи пробежало у меня по пояснице. Одновременно я не спускал
глаз с Лены - и каково было мое удивление, мое тайное потрясение или, уж не
знаю, восхищение, мое смятение, когда я почувствовал, что стыд Лены
возрастает с восшествием над котом этого губоротого извращения. У стыда
странная природа, упрямая, защищаясь от чего-то, он втягивает это нечто в
сферу глубоко интимную и личную - так и Лена, стыдясь кота и губы с котом,
приобщала их к тайнам своей личной жизни. И благодаря ее стыду кот
соединился с губой, как один зуб шестерни сцепляется с другим зубом! Но мой
торжествующий, хотя и беззвучный, крик сопровождался стоном, какими
дьявольскими кознями эта свежая и наивная красота могла вбирать в себя
всякую мерзость... и стыдом своим укреплять мои химеры! В руках у Катаси
была коробка - наша коробка с жабой - ах, Фукс, очевидно, забыл ее забрать,
когда мы уходили!
- Это я нашла у себя в комнате, на окне лежало.
- Что в этой коробке? - спросил Леон. Катася приподняла крышку.
- Жаба.
Леон замахал руками, но тут неожиданно энергично вмешался Фукс. -
Простите, - сказал он и забрал у Катаси коробку. - Это потом. Это выяснится.
А сейчас я бы попросил вас, господа, пройти в столовую. Нужно поговорить.