"Витольд Гомбрович. Космос" - читать интересную книгу автора

складывались. Этому было несколько причин. В 1954 году он опубликовал роман
"Трансатлантик", который многие восприняли как оскорбление национальных
чувств, даже не попытавшись проникнуть в истинный смысл этой книги. "Банко
Полако", где работал Гомбрович, перешел в юрисдикцию Госбанка ПНР, и
аргентинская Полония, не признававшая новую власть в Польше, подвергла
остракизму служащих банка. Гомбрович всегда сторонился политических игрищ и
не уставал повторять, что его творчество (а значит, жизнь) не имеет ничего
общего ни с политикой, ни с идеологией. Враждебность польской колонии была
неприятна Гомбровичу только тем, что он потерял один из редких источников
дохода: "играя" профессора Пимку, героя своего романа "Фердидурке", он давал
частные уроки философии скучающим польским барышням - Ницше, Шопенгауэр,
экзистенциалисты...
Гомбровичу часто задавали вопрос о философской традиции, лежащей в
основе его творчества. Хотя такая постановка вопроса по отношению к
беспрецедентному казусу, каким было творчество Гомбровича, вообще
некорректна, он иногда отвечал: "Кант, Гегель, Гуссерль. Хотя Гуссерля я не
люблю читать; лучше уж работы, рассказывающие о его философии. Шопенгауэр и
особенно Ницше - это для меня отрицательная традиция, я должен был ее
преодолеть. Воздействие на меня оказало вольтерьянство, подлинное,
восемнадцатого века; вольтерьянство двадцатого века я считаю мертвым, а его
представитель Анатоль Франс - просто труп".
Гомбрович часто утверждал, что почти ничего не читает, будучи
самодостаточным источником идей. Каким же было его "почти"? "Шекспира я
читаю неустанно и многим ему обязан. Рабле я тоже признателен. В молодости я
его читал. Добавил бы сюда также Монтеня". А я бы добавил к списку,
представленному Гомбровичем настырному собеседнику, Данте, Пушкина,
Мицкевича, Достоевского, Томаса Манна, высказывания о творчестве которых,
включая эссе о "Божественной комедии" Данте, щедро рассыпаны в "Дневнике".
К концу пятидесятых годов у Гомбровича созрел замысел нового романа. В
"Дневнике" очерчен примерный круг проблем будущей книги, а также описан
эпизод, который мог послужить первотолчком к ее созданию: "Я не верю, что
смерть действительно является проблемой для человека, и считаю произведение
искусства, занятое исключительно этой проблемой, не вполне достоверным. Наша
подлинная проблема - это старение, образ смерти, с которым мы сталкиваемся
ежедневно. Имеется в виду даже не само старение, а его свойство полной
страшной отрешенности от красоты. Нас не столько ужасает наше медленное
умирание, сколько то, что очарование жизни оказывается нам недоступным. На
кладбище я видел молодого парня, который прошел меж могил как существо из
иного мира, таинственное и исполненное жизни, в то время как мы будто
просили у жизни милостыню. Однако меня поразило, что я не ощутил наше
бессилие как нечто совершенно неизбежное... Разве нельзя соединить зрелый
возраст с жизнью и молодостью?"
Гомбрович всегда подчеркивал существование роковой границы, разделяющей
различные и, по его мнению, противоположные фазы человеческой жизни. Он
утверждал, что "в человечестве постоянно происходит тайное взаимодействие
различных фаз возраста и развития, внутри его идет игра обольщений,
очарований, насилий, благодаря чему "взрослые" никогда не бывают
взрослыми...". Для Гомбровича не существовало понятия просто "человек", он
начинал задавать вопросы: "Человек в каком возрасте? Каким возрастом он
очарован? Какому возрасту поклоняется? С каким возрастом связан в своей