"Иван Гончаров. Светский человек, или Руководство к познанию правил общежития" - читать интересную книгу автора

где им вовсе лежать не следует; а когда заговорит, то так несвободно
ворочает языком, что как будто над головой его висит дамоклесов меч: он
теряется, не знает, что делать. За столом, при первом случайном на него
взгляде его визави, он вдруг начинает жевать иначе, нежели как жевал 30 или
40 лет до этой минуты; проглотив сразу тоненький ломоть хлеба, он не знает,
спросить ли еще или продолжать есть без хлеба, следует ли брать все блюда,
или приличие требует отказаться от некоторых; ему нальют чай без сахару он
готов на самопожертвование: лучше выпьет так, чем спросит сахару. У новичка
чешется язык сказать что-нибудь, да впопад ли это будет: не назовут ли
нескромным? А будешь молчать, назовут, пожалуй, дураком. Для неловкого, как
на смех, и обстоятельства расположатся так, что он расскажет вдруг анекдот
про косого или хромого, когда тут есть косой или хромой, или при рогоносце
заговорит о неверности жен. Сколько мук, сколько чудовищ на каждом шагу!
Вырвавшись из этого ада, новичок бежит домой и долго еще с ужасом вспоминает
о каждой своей неловкости. Самолюбие его растерзано, он дает себе слово
никогда не заглядывать в свет, - он говорит, что там человек женирован, что
он сам не свой... Какая неправда! А свет только и требует, чтоб человек был
сам свой, чтоб он походил на себя и был прост и верен своей натуре, -
требует, чтоб он понимал и уважал чужое и свое личное достоинство, чтобы
имел свою физиономию, свой взгляд и образ мыслей, не обнаруживая, что он
хуже, глупее или умнее, даровитее, чиновнее того или другого. Вот в чем
задача.

Эту задачу взялся решить г-н Соколов в своей книжечке, заглавие которой
выписано в начале этой статьи. Теперь кончено дело: неловкости нет и быть не
может. Если вы, читатель, никогда не были в свете и затрудняетесь
вступлением в него - успокойтесь: вас введет г-н Соколов. Устав о десяти
тысячах церемоний написан. Имея при себе книжечку г-на Соколова, даже выучив
ее наизусть, вы смело можете явиться в людское общество, не опасаясь сделать
какой-нибудь промах. Воздержитесь там и от любопытных взглядов на женщин:
любопытство противно приличиям. Принимая в своем доме приятеля и представляя
его в кратких, но выразительных словах вашей жене, вы должны пройти потом
некоторое время молчанием, а чуть сказали что-нибудь еще - и беда, и
нехорошо. Сидя в обществе, вы не станете вытягивать вперед ног; поджимать их
под себя - некоторые находят тоже неприличным; да притом бывают ноги,
которых, при всех стараниях, не подожмешь ни под какой стул: теперь
спрашивается, куда же их девать? или сидеть, держа ноги прямо, под прямым
углом, наподобие египетских статуй, или раскинуть врозь, направо и налево,
или, наконец, сесть верхом на стул? - как хотите, деньте их куда угодно,
только не вытягивайте, не поджимайте под себя и не кладите ногу на ногу.
Житье, подумаешь, безногим на свете! Далее: не должно, сидя подле дамы,
трогать ее колен своими, - это очень неучтиво, так же как и з(с)жимать губы.
Словом, г-н Соколов собрал и изложил в своей книжке все условия, которые
делают человека ловким, светским и благовоспитанным. Чем же, в случае
несоблюдения этих условий, стращает автор? Насмешкой общества, собственною
мучительной неловкостью вашего положения, общим мнением или чем-нибудь
подобным? Нет, это что! У него есть какое-то таинственное лицо, страшнее
насмешливых взглядов и шепота целого общества. Оно стоит за вашей спиной в
гостиной, идет за вами в театр, - всюду. Это какой-то инспектор приличий и
нравственности. Он-то должен карать за нарушение правил общежития. Это