"Олесь Гончар. Твоя заря" - читать интересную книгу автора

в Синем Гае, в его тайном убежище, где по нем уже, может, и танки ходят...
На рассвете она решилась бежать. Пусть стреляют - не всякая ведь пуля в
цель... И хоть Ваши-Наши пообещал ей, что промажет, однако каждый выстрел
вдогонку словно попадал в спину, обрывал девушке жизнь, сама не ведает,
как удалось перемахнуть ей огородами, за поветью к тем тальникам... Под
мостом до ночи сидела над еле живой степной речушкой, видела, как стынет
подо льдом вода, замерзает вот здесь, на глазах, а над головой по мосту
машины идут, ревут грозно, и совсем близко слышна чужая ругань... И все же
на третий день из тумана вынырнул перод беглянкой самый родной в мире
хуторок! К величайшему удивлению Софийки, старшие женщины оказались уже на
мосте, хозяйничали во дворе, словно их ч не сыгояя.;!;!.
улыбками радости и превосходства встретили девушку:
"Беги - там ждет не дождется..."
А потом как-то ночью внезапно выпал снег. К утру забелело до самых
окоемов, морозно стало и звучно, и донеслось издали то, чего все они
здесь, прислушиваясь.
ждали столько дней и ночей...
Ударило, загремело, да как! Всю ночь кипел бои.
в железных раскатах дрожала земля. Всю ночь по направлению к Узловой и
дальше за нею вихрились над степью ракеты, катился гул, звучали команды. В
сплошном этом грохоте, в криках воинского торжества утопали чьи-то вопли,
взывала к небу чья-то последняя неуслышанная боль.
Прокатилась битва.
Косматое солнце встало над ослепительностью снегов.
Обгоревшие, навсегда застывшие танки темнеют среди белой степной
беспредельности, гусеницы перепахали всю степь вдоль и поперек, обмерзшие
трупы лежат едва заметные, вдавленные танками глубоко в снег. Да еще всюду
по снегу валяются парашютики от ракет, жалкие остатки тех зловещих светил,
которые ночью неисчислимо горели здесь, неестественно и жутко освещая
кошмар ночного сражения.
Тишина, тишина.
Мир точно вымер, все недвижимо. Единственная точка, отделись от
степного хуторка, медленно движется средь белых равнин,- это синегайские
женщины везут куда-то на санях своего, вырванного у смерти летчика. Мать
Софийки и ее соседка тетка Василина, согнувшись, не спеша идут в упряжке,
а позади саней Софийка - где подсобит, подтолкнет или просто следит, глаз
не сводит, чтобы спеленатый "младенец", пристроенный на сбитых досках, не
выпал, если сани вдруг занесет на скользком. Внимание ее не лишне, потому
что снег заледенел, местами он как стекло.
На ходу женщины - то одна, то другая - порой наклоняются, не ленясь
подбирают еле заметные на снегу беленькие ночные парашютики: разве ж
можно, чтобы такое пропадало? Ведь из них, из шелковых этих парашютиков,
будут славные кому-нибудь носовички!..
- Как там, Софийка, наш младенец? - зябко щурится, оборачиваясь к
девушке, тетка Василина.- Следи, чтоб нос не отморозил... А то еще и
виноппы будем...
Он и правда лежит, как младенец, обтыканный, закутанный тщательно, один
нос выглядывает из-под башлыка... Точно мумию какую везут, догадайся, что
это человек.
Накрыт летчик старым дедовским кожухом, тщательно подоткнутым со всех