"Юрий Гончаров. Теперь-безымянные " - читать интересную книгу автора

элегантностью, остроумием, у него было немало романов и связей, но он не
спешил жениться, банальное и обыкновенное в этой сфере чувств удовлетворить
его не могло, он все ждал, что придет нечто особенное, той силы, той
утонченности, какие требовала его натура. Но когда в жизни Федянского
появилась такая женщина и чувство к ней захватило Федянского до
головокружения и понесло, как половодье, как умеет нести только оно, когда
нельзя опомниться, разобрать - куда, зачем, на какой будешь вынесен берег и
будешь ли вынесен вообще или бурлящая пучина захлестнет, поглотит тебя, -
Федянский первый же испугался слепой стихийной силы, во власть которой
попал, испугался неизвестности впереди, того, что этой неизвестности надо
отдать себя целиком и полностью и ни о чем не спрашивать, не ставить никаких
условий... Для него всегда была трогательна забота взрослых детей о своих
старых родителях, он умилялся, если читал об этом в книгах, видел на сцене,
но своим родителям писал редко, скупо, даже нерегулярно посылал деньги; если
же получал отпуск, то ехал на Кавказ, в Крым, проводил там время с большим
для себя удовольствием; в тот же город, где родился, в тот дом, где уже
много лет не был и где его ждали так, как не ждали нигде на свете, посылал
лишь пару-другую открыток с видами моря и гор и какой-нибудь простенький
сувенир, из тех, что во множестве продаются в пляжных киосках... Всякий раз,
сорвавшись и осознав потом свой проступок, свою слабость, свое падение с
моральных высот, на которых он хотел пребывать, Федянский остро мучился,
корил себя, давал зарок, но проходило время, выпадал другой случай, и
Федянский непроизвольно оступался вновь, чтобы потом вновь внутренне
страдать, презирать себя и вновь давать самому себе клятвенные обещания...
Когда накаленный Мартынюк спросил его мнение, считает ли он возможным
для полков выступить на штурм немедленно, и он ответил утвердительно, то
ответил так не потому, что действительно так думал. В действительности он,
кадровый военный, человек с фронтовым опытом, был убежден в обратном и думал
согласно с Остроуховым. Он ответил утвердительно потому, что его недремлющее
и верное чутье, на внутренних весах уже взвесившее ситуацию, подсказывало
ему, что именно такой ответ нужен от него генералу и будет наиболее
благоприятен своими последствиями для него, Федянского, ибо отстранение
Остроухова от должности казалось уже совершенно очевидным.
Потом, когда отстранение не состоялось, Федянскому стало стыдно перед
Остроуховым за свой ответ. Комдив должен был понять и, конечно, понял
истинные причины, по которым Федянский скриводушничал. Это чувство стыда
перед Остроуховым присутствовало в Федянском все время, пока на поляне над
картами шло совещание. Из-за этого чувства Федянский даже избегал прямо
взглядывать Остроухову в лицо, избегал к нему обращаться и с внутренним
смущением ждал того неизбежного момента, когда дело потребует от них, чтобы
они заговорили друг с другом.
Солнце закатывалось, его последние слабые лучи розовато красили только
верхушки деревьев, а вся поляна была уже в синеватой тени. Город, которого
не видал еще никто из дивизии, глухо, протяжно погромыхивал за зеленью леса
обвалами стен и этажных перекрытий выгорающих зданий; сухо и мелко
потрескивала где-то на южной окраине ружейная перестрелка.
Генерал уехал, предоставив Остроухову и командирам дивизии самим
заниматься приготовлениями к завтрашнему дню. Генеральский вездеход на
гусеничных траках пошел по лесу напрямик, без дороги - было долго слышно,
как он взревывает могучим мотором, как трещат подминаемые его стальными