"Юрий Гончаров. Теперь-безымянные " - читать интересную книгу автора

алел вырванный до половины кладки кирпич в тех местах, где пришелся прямой
удар мины или снаряда; там, где удар был посильнее, зияли дыры, окруженные
трещинами, змеисто разбегавшимися по плоскости стен. Крыши, испытавшие
попадания авиабомб, кривились горбато, сдвинуто, развороченное железо
свисало с них рваными лоскутами. Многие здания, выжженные изнутри,
представляли пустые, зачерненные копотью коробки, едко вонявшие гарью. Иные
дома только загорались, неохотно поддаваясь огню, другие горели во всю силу,
жарко, уже неостановимо, клубя в и без того черное небо облака жирной сажи;
горящие головешки отрывались от оконных рам, огнисто-золотых ребер стропил,
падали, рассыпая искры, внутрь и снаружи зданий, к их подножиям - в битое
стекло, в бело-розовый щебень крупными пластами осыпавшейся штукатурки.
Во всем чувствовалась близость фронта, близость войны. В черном небе
над городом моментами повисал свист снаряда, выпущенного с советской
стороны, и заканчивался трескучим разрывом, который городские стены
повторяли многозвучным эхо. Громыхая по булыжному покрову улиц стальными
шинами несокрушимо крепких колес, влекомые могучими, откормленными русскою
пшеницею конями, куда-то двигались санитарные фуры, пустые и наполненные
ранеными, повозки тыловых служб с разным военным имуществом, патронами,
снарядами, минами. Эггер видел саперов, что-то делавших среди развалин,
телефонистов, починявших поврежденные и прокладывавших новые линии связи,
подносчиков пищи, торопливо пробиравшихся в дыму вдоль обугленных стен с
тяжелыми термосами за спиною, видел шагающих в сторону передовой солдат - в
полном снаряжении, с автоматами в загорелых, обнаженных до локтей руках, в
низко надвинутых на глаза касках, с гранатами на деревянных палках,
засунутых за пояса и в голенища сапог.
На пути встретился скверик, засаженный молодыми березками и кустами
сирени. Из кустов под крутым углом торчали вверх тонкие парные стволы
скорострельных зенитных пушек, возле них виднелись обтянутые пятнистой
маскировочной тканью каски орудийной прислуги, наблюдавшей за воздухом.
Одной из сторон сквер выходил на перекрестье улиц, сходившихся с разных
направлений. Здесь, по-видимому, разыгрался один из драматичных эпизодов
ожесточенной борьбы за город: площадь была загромождена обгорелыми,
продырявленными танками в крестах и звездах, сомкнувшимися вплотную, лоб в
лоб, с дулами пушек, в упор уставленными друг в друга или повернутыми туда,
куда был дан последний выстрел. От плотного, едкого запаха горелой резины и
краски, солярового масла можно было задохнуться. Что-то еще дотлевало - в
двух-трех местах из-под гусениц вился прозрачный синеватый дымок. На
ближайшем танке был приоткрыт башенный люк. Наполовину из него высунувшись,
головою вниз, по броне башни свисал раздутый разложением труп танкиста в
кожаном шлеме - с негритянским черно-бурым лицом, невероятно увеличенными в
размерах, страшно выпяченными, почти вылезшими из орбит
пронзительно-голубыми белками глаз. Над ним, жужжа, споря из-за добычи,
вились жирные сине-зеленые мухи...
Среди зданий, расположенных по окружности площади, Эггер заметил почти
не пострадавший, непонятно каким образом даже сохранивший стекла всех своих
витрин павильон, на котором висела белым по черному вывеска: "Похоронное
бюро". Невдалеке от этой вывески алело вылинявшее кумачовое полотнище с
хорошо знакомым Эггеру меловым лозунгом: "Смерть немецким оккупантам!" Эггер
улыбнулся звучанию вывески и плаката, которое они приобретали в столь
близком соседстве, и, приказав шоферу приостановиться, достал фотокамеру,