"Э. и Ж. де Гонкур. Актриса Фостен " - читать интересную книгу автора

бы даже добавить, что она владеет мной, что она поселилась во мне. И,
конечно, она берет у меня больше, чем я даю ей. Поэтому-то почти всегда, и
дома и на людях, у меня появляется такой тон, выражение лица, манеры, какие
мне хочется придать ей, - и все это совершенно безотчетно. Вся во власти
роли, я не могу быть веселой, если то, другое "я", которое во мне,
переживает что-нибудь печальное или трагическое, точно так же как мое
мрачное настроение не в силах противостоять этому второму "я", когда оно
шутит, радуется, когда смех его раздается в моих ушах. Вот, я сказала все,
но понятно ли это? В таких случаях, я не одна, нас двое. В этом весь секрет
моей работы. Я думаю о роли и живу ролью. А когда я отдаю ее на суд публики,
она уже созрела во мне".
И еще одна любопытная вещь: актеры и актрисы классических трагедий и
комедий, а также исполнители и исполнительницы нынешних пьес не имеют
возможности опереться на современные образы. Гнев Ахилла и любовь Федры -
это не тот гнев и не та любовь, какие встречаешь на каждом шагу на наших
улицах и в наших гостиных. Следовательно, в стихию высоких, почти
сверхчеловеческих чувств актера должно перенести воображение, а поистине
необыкновенная интуиция поможет ему подняться до уровня этих огромных чувств
и выразить их так, чтобы они обрели реальную жизнь. И кто же, кто достигает
этих высот? Женщины без образования, вроде Фостен, невежественные женщины,
не имеющие ни малейшего представления ни об эпохе, которую они
воспроизводят, ни об истории героинь и великих властительниц, в которых они
перевоплощаются, - женщины, которые рассеянно просят какого-нибудь приятеля,
помогающего им разучивать текст: "Ну, расскажи-ка мне, кто такой был этот
господин Тезей", - и уже не слушают его, снова захваченные ролью. И, однако,
именно такие женщины воссоздают эти образы с такой поразительной
достоверностью, при помощи таких интонаций, манер, жестов, каких никогда не
могли бы придумать ученые, скульпторы, художники, всю жизнь отдавшие
изучению античного мира. Поговорите с актерами, спросите у них, как
достигается подобное чудо. Они ответят вам одним словом: "Инстинкт,
инстинкт!" И действительно, здесь единственное объяснение этого дара
ясновиденья, этой способности к проникновению в великое прошлое.
Тело трагической актрисы, которая к этому времени уже начала постигать
свою роль и пыталась читать ее вслух, непроизвольно и совершенно естественно
находило благородные, широкие жесты - жесты античной статуи. Она не изучала
их в зеркале, как не изучала и мимику лица, - внутренне убежденная в том,
что настоящий актер всегда носит в самом себе ощущение правильности своей
игры и не нуждается в такого рода проверке.
Зеркало, по выражению одной большой актрисы, уже ушедшей со сцены, -
это средство, к которому прибегают актеры или актрисы, чья мысль стелется по
земле, марионетки, имеющие при себе список всех театральных приемов, якобы
способных вызвать чувство, но никогда не вызывающих его.
При передаче душевных движений с помощью пантомимы найти приемы и даже
удачно найти - это еще не все. Вкус и искусство должны проявляться здесь в
умении отобрать, ограничить себя, отбросить все ненужное, в умении сделать
жест спокойным, сдержанным, приглушенным, довести его до того "в самый раз",
которому учат старинные театральные учебники, рекомендуя играть, "засунув
руки в карманы". Сдержанность - такова характерная черта совершенных
сценических творений, стремящихся к тому, чтобы показать на подмостках
образ, чья театральная жизнь, как на картине большого художника, все время