"Э. и Ж. де Гонкур. Актриса Фостен " - читать интересную книгу автора

отравленных запахом газа закоулках театра, она невольно слышала доносившиеся
до нее, словно издалека, обрывки разговора, который вела с кем-то высокая
сухопарая женщина, стоявшая в дверях уборной.
- Да, - говорила женщина, - да, с восьми утра до пяти вечера заниматься
шитьем в костюмерной, а с шести вечера до часу ночи одевать здесь... и все
это за сорок франков в месяц... а директор уже три месяца не платит мне
жалованья... чашка кофе - вот все, что попало за весь день в мой желудок...
И еще хотят, чтобы, наряжая в бархат и кружева этих особ, которые объедаются
индейками с трюфелями, я вкладывала в свое дело всю душу.
В то время как в ушах Фостен смутно звучали слова костюмерши, перед ее
полузакрытыми, застланными сонной дымкой глазами стояли предметы
разнокалиберной обстановки уборной: маленькая белая изразцовая печка с
трубой, выходившей в соседнюю комнату, дешевенький, выкрашенный в черный
цвет туалетный столик - настоящая конторка письмоводителя у судебного
пристава, большое зеркало с двумя ослепительными газовыми рожками по обеим
сторонам, а под зеркалом огромный рисунок карандашом, на котором выделялось
имя гадальщика Клавдия, окруженное четырьмя толстощекими амурами, из чьих
губ, вместо дыхания, вылетали, наподобие четырех ветров, четыре слова:
Счастье, Здоровье, Успех, Богатство.
И люди, которых Фостен видела мельком через полуоткрытую дверь, люди,
сновавшие взад и вперед по коридору и спешившие на зов других, невидимых
людей, звавших их далеко, туда, откуда доносился громкий гул, напоминавший
грозный ропот морского прибоя, - эти люди казались ей какими-то автоматами,
которые суетились в доме умалишенных и с серьезным видом совершали самые
непостижимые вещи.
Фостен решила стряхнуть с себя это оцепенение и вместе с ним -
наваждение всех этих видений и звуков. Сделав усилие и с трудом выходя из
своей апатии, она провела рукой по кушетке, нащупала клочок бумаги - обрывок
какой-то газеты - и принялась читать его.
Газета была напечатана на том языке, который она изучила в Шотландии,
среди поцелуев, закрывавших ей рот, когда она неправильно произносила слово.
И вдруг Фостен вскочила, словно ее внезапно разбудили. Быстро окинув
взглядом уборную, она обшарила все углы, потом с незаурядной силой, какую
никак нельзя было предположить в этом хрупком существе, начала приподнимать
и передвигать всю мебель. Кушетка была вделана в стену. Фостен схватила
спички и, растянувшись на полу, прикрыв огонек ладонью, стала другой рукой
перебирать мусор и паутину.
- Ты что, с ума сошла? Что это ты делаешь? - воскликнула сестра, входя
в уборную вместе с Розалиной и костюмершей и застав Фостен за этим занятием.
Та мгновенно вскочила на ноги и бросилась к Розалине:
- Как попал сюда этот клочок бумаги?
- Этот клочок? Не знаю... Ах да, вспомнила, это от английской газеты, в
которую была завернута шелковая вязаная фуфайка... ну, знаете, такие
тоненькие фуфайки - как паутина... мне ее прислали из Англии несколько дней
назад.
- А название газеты? Скажите мне ее название... или хотя бы дату... что
это - вчерашняя газета или, может быть, ей уже несколько лет?.. Ах, узнать о
такой вещи и не иметь представления, когда это случилось... и ведь в этом
обрывке недостает конца... вот здесь, смотрите, здесь, внизу. - Она
обернулась к костюмерше: - Два луидора, если вы найдете мне этот кусочек...