"Андрей Гордасевич. Гроб о трех узлах" - читать интересную книгу автора

их них не распечатано.
Она оперлась руками на деревянный подоконник, где стояли горшки с
цветами. Два дня их никто не поливал. Внизу на улице мимо дома проехал
троллейбус. Как славно, что остановка за углом, отметила она бессознательно.
Прохожие деловито шагали в разные стороны. Дети возвращались из школы
напротив. Некоторых родители держали за руку. Она вспомнила, как тоже ходила
в эту школу, куда за двадцать лет до этого ходил ее отец, и училась у его
первой учительницы - все родители старались отдать своих детей в класс к
собственной первой учительнице - и тоже закончила с серебряной медалью, но
еще раньше десять лет подряд переходила эту улицу, скакала с девчонками в
резиночку, а теперь эту игру почти забыли, но отец рассказывал, что тогда
девчонки тоже прыгали, да и мальчишки иногда присоединялись, часто у них
даже лучше получалось, потому что девчонки в то время должны были в школе
обязательно носить юбки, а в юбках прыгать не так удобно, как в брюках,
поэтому девчонки стеснялись, юбчонки развевались по ветру, мальчишки
смеялись и показывали пальцами под задранные юбочки, на попки в белых
трусиках, а вот с ними мальчишки редко играли, нет, почти никогда, она не
знала почему, еще отец рассказывал, что они подолгу играли в футбол на
старой площадке в конце переулка, затерявшейся во дворах, а теперь ее
сломали и построили на этом месте дом под офисы, уродливый, фиолетового
цвета, с зеркальными стеклами, хорошо, что в этой комнате нет зеркал, а в
коридоре она уже завесила, у отца в квартире только одно зеркало, интересно,
а если он будет приходить сюда, то зеркало, что в прихожей, всегда должно
быть занавешено или можно потом открыть, Бог его знает, хотя кому оно нужно,
это зеркало, ведь если даже она будет приходить, причесаться можно и в
другом месте, да, и потом, у нее с собой всегда пудреница, там есть
маленькое кругленькое зеркальце, его занавешивать не надо, а пух с тополей
как летит, так и набивается в форточку, вот уже по углам сбился в кучки,
дунешь на него - и разлетается слипшимися клочками, а на улице он летит
снизу вверх, как мило, зимой снег идет холодный, тяжелый и сверху вниз, а
летом - тепленький, легкий и снизу вверх, да еще зимний снег нельзя поджечь,
а летний - сколько угодно, вон школьники балуются, жгут его по канавкам и
вдоль бордюрных камней, у тротуаров, отец говорил, они тоже жгли пух, он
любил вспоминать детство, ему казалось, все очень изменилось и дети теперь
другие, а она говорила, что может, да, может, и другие, но пух жгут, правда,
сам посмотри, действительно, жгут, молодцы, а вот учителя ругались, так это
они и в мое время ругались, а это как, твое время, да это... наверно, когда
я ходил в школу... наверно, тогда и было мое время, а теперь, стало быть,
чье-то еще, хотя я еще жив, ха-ха, но это же не важно, а главное, я
чувствую, что не мое, возраст здесь ни при чем, здесь что-то другое, вот
смотри, например, я хочу с ними сейчас побрызгаться, я же так похож на них,
чем я отличаюсь, только опытом, но желания во мне те же, только вот сил нет,
ну, что ты, это у тебя-то сил нет, ты вон и плаваешь, и бегаешь по утрам,
мне иногда кажется, это я по сравнению с тобой старуха, брось ты, это я
обманываю себя, или еще что-то, для того и бегаю, а сил-то нет, поэтому и
время не мое, что-то ты запутался, старик, ты перестань, да, да, ты права,
все в порядке, а как же еще, здорово сейчас вон тот этого из водяного
пистолета - отец всегда старался быть современным, только не в отношении
книг, - да, классно, а мы-то возьмем, бывало, бутылку из-под шампуня,
проткнем аккуратно шильцем, а то еще лучше проплавить гвоздиком тоненьким,